суббота, 24 мая 2008 г.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ. КОНСПЕКТЫ. АНТИ-ДЮРИНГ ПОЛИТЭКОНОМИЯ2


Введение.
Отдел первый. Философия.
IX. Нравственность и право. Вечные истины……...84
Отдел второй. Политическая экономия.
VII. Капитал и прибавочная стоимость………..........205
Отдел третий. Социализм.
Приложения

VII. КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ.
"Под капиталом Маркс не разумеет прежде всего обычного экономического понятия, согласно которому капитал есть произведенное средство производства, но пытается втиснуть в это понятие более частную диалектически-историческую идею, вводящую его в игру метаморфозами понятий и истории. Капитал, по Марксу, образуется из денег; он образует историческую фазу, которая начинается с XVI века, именно с предполагаемых в это время зачатков мирового рынка. Очевидно, при подобном толковании понятий утрачивается острота политико-экономического анализа. В подобных пустых концепциях, которые должны быть наполовину историческими, наполовину логическими, а в действительности представляют только ублюдки исторической и логической фантастики, - исчезает способность рассудка к различению, а вместе с тем и добросовестное применение понятий"... В таком же духе продолжается поход на протяжении целой страницы: "благодаря марксовой характеристике понятия "капитала" может создаться в строгом политико-экономическом учении одна только путаница... легкомыслие, выдаваемое за глубокую логическую истину... шаткость оснований" и т. д.
Итак, по Марксу, капитал якобы образовался в начале XVI века из денег. Это то же самое, как если бы сказать, что металлические деньги, три тысячи слишком лет тому назад, образовались из скота, так как раньше скот, в числе других предметов, исполнял функцию денег. Только г. Дюринг способен к такому грубому и двусмысленному способу выражения. У Маркса при анализе экономических форм, в пределах которых совершается процесс обращения товаров, последней формой оказываются деньги. "Этот последний продукт товарного обращения есть первая форма проявления капитала. Исторически капитал противопоставляется земельной собственности прежде всего в форме денег, как денежная сила, как торговый капитал или как ростовщический капитал... Эта же история разыгрывается ежедневно на наших глазах. Всякий новый капитал выступает впервые на сцену, т. е. на рынок, - товарный, рабочий
206 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
или денежный, - всегда в форме денег, - денег, которые, при посредстве известного, определенного процесса, должны превратиться потом в капитал". Итак, здесь опять-таки Маркс констатирует факт. Не способный оспаривать этот факт, г. Дюринг извращает его: капитал, по Марксу, образуется из денег!
Затем Маркс подвергает дальнейшему исследованию те процессы, посредством которых деньги превращаются в капитал, и находит прежде всего, что форма, в которой деньги циркулируют как капитал, представляет собою форму, обратную той, в которой они циркулируют как всеобщий товарный эквивалент. Простой товаровладелец продает, чтобы купить; он продаст то, в чем не нуждается и покупает за вырученные при продаже деньги то, что ему нужно. Между тем, приступающий к делу капиталист покупает с самого начала то, в чем он сам не нуждается; он покупает, чтобы продать и, притом, продать дороже, чтобы сохранить затраченную первоначально на покупку денежную сумму, увеличенную денежным приростом, и этот прирост Маркс называет прибавочной стоимостью.
Откуда происходит эта прибавочная стоимость? Она не может образоваться ни оттого, что покупатель покупает товары ниже их стоимости, ни оттого, что продавец продает их выше стоимости. В обоих случаях прибыли и убытки каждого лица взаимно уравновешивались бы, ибо каждый непременно является покупателем и продавцом. Прибавочная стоимость не может также явиться результатом обмана, так как обман может только обогатить одного за счет другого, но не может увеличить общую сумму, которою оба обладают, следовательно не может увеличить общую сумму обращающихся стоимостей... "Класс капиталистов известной страны не может сам себя обсчитывать".
И тем не менее мы находим, что класс капиталистов каждой страны, взятый в целом, постоянно обогащается на наших глазах продавая дороже, чем купил, присваивая прибавочную стоимость. Таким образом мы приходим к тому же вопросу, с которого начали: откуда получается эта прибавочная стоимость? Этот вопрос необходимо решить и притом решить чисто экономическим путем, исключив всякий обман, всякое вмешательство какого-либо насилия, а именно вопрос: каким образом можно постоянно продавать дороже чем куплено, даже предполагая, что все время равные стоимости, обмениваются на равные?
Разрешение этого вопроса составляет великую историческую заслугу труда Маркса. Оно бросило яркий свет на такие экономические области, в которых до сих пор социалисты, не менее, чем бур-
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 207
жуазные экономисты, бродили в глубоких потемках. От него берет начало научный социализм, оно-средоточие круга идей этого учения.
Это решение таково. Увеличение суммы обращающихся денег, которые должны превратиться в капитал, не может произойти само собой из этих денег или образоваться от покупки товаров, ибо деньги в акте покупки только реализуют цену товара, а эта цена, согласно нашему предположению о том, что обмениваются равные стоимости, соответствует стоимости товара. Увеличение стоимости не может возникнуть, по тем же основаниям, также из акта продажи товаров. Значит, такое изменение должно произойти с товаром, который покупается, притом не с его стоимостью, так как он покупается и продается по своей стоимости, а с его потребительной стоимостью как таковою; следовательно, изменение в стоимости должно происходить из потребления самого товара. "Но для того, чтобы извлечь из потребления товара стоимость, нужно, чтобы нашему капита- листу посчастливилось найти на рынке такой товар, потребительная стоимость которого обладала бы специфическим свойством быть источником стоимостей так, чтобы самое потребление товара было воплощением труда, т. е. созданием новой стоимости. И действительно, владелец денег находит на рынке такой специфический товар, - способность к труду, или рабочую силу". Если, как мы видели, труд, как таковой, не может иметь стоимости, то не так обстоит дело с рабочей силой. Последняя получает стоимость, лишь только она, как это фактически имеет место ныне, становится товаром, и эта стоимость определяется, "подобно стоимости всякого другого товара, рабочим временем, необходимым для производства, следовательно и для воспроизводства, этого специфического предмета", т. е. рабочим временем, которое требуется для производства жизненных средств, необходимых работнику для поддержания себя в состоянии пригодности к труду и для продолжения своего рода. Допустим. что эти жизненные средства представляют ежедневно рабочее время в 6 часов. Наш капиталист закупает для ведения предприятия рабочую силу, т. е. нанимает работника, и если он уплатит ему денежную сумму, которая представляет собою 6 часов труда, то тем самым он оплатит ему сполна дневную стоимость рабочей силы. Но рабочий, отработав 6 часов у данного капиталиста, возместит ему только pacход, т.е. уплаченную стоимость дневной рабочей силы, и, в таком случае, деньги еще не превратятся в капитал, не произведут никакой прибавочной стоимости. Поэтому покупатель рабочей силы смотрит совершенно иначе на характер заключенной,
208 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
им сделки. Тот факт, что всего лишь 6-часовой труд необходим для того, чтобы содержать рабочего в течение 24 часов, вовсе не мешает последнему работать 12 часов из этих 24. Стоимость рабочей силы и ее реализация в процессе труда суть величины совершенно различ-ные. Владелец денег заплатил дневную стоимость рабочей силы, и ему поэтому принадлежит и пользование ею в течение всего дня, труд в продолжение одного дня. То обстоятельство, что стоимость, создаваемая употреблением рабочей силы в течение дня, вдвое больше ее собственной дневной стоимости, представляет особенное счастье для покупателя, но по законам обмена товаров не соста-вляет никакой несправедливости по отношению к продавцу. Итак, рабочий, как мы поняли, получает от владельца капитала ежедневно известное количество продуктов, равное по стоимости 6 часам труда, а сам доставляет последнему ежедневно продукт, равный по стоимости 12 часам труда. Разница в пользу владельца денег - 6 часов неоплаченного прибавочного труда, т.е. неоплаченного прибавочного продукта, в котором воплощен 6-часовой труд. Фокус проделан. Прибавочная стоимость произведена, деньги превратились в капитал.
Доказав, таким образом, как возникает прибавочная стоимость и как она может возникнутъ только при господстве законов, регулирующих обмен товаров, Марке разоблачил механизм современного капиталистического способа производства и опирающийся на него способ присвоения и тем самым разоблачил основной элемент, который находится в центре всего современного общественного строя.
Впрочем, капитализм требует одной существенной предпосылки: "для превращения денег в капитал владелец денег должен найти на товарном рынке свободного работника, свободного в двояком смысле, во-первых, в том смысле, что он, как свободная личность, распоряжается своей рабочей силой как товаром, а во-вторых, в том, что у него нет для продажи другого товара, что он человек вольный и незанятый, свободный от всех предметов, необходимых для приведения в действие рабочей силы". Но это подразделение общества на владельцев денег или товаров, с одной стороны, и на владельцев одной только рабочей силы-с другой, не есть отношение естественное и не является таким, которое было бы обще всем историческим периодам, "оно само, очевидно, есть результат прошлого исторического развития, продукт... упадка целого ряда более древних формаций общественного производства".
Впервые свободный рабочий встречается в массовом количестве в конце XV и начале XVI столетия, вследствие разложения феодального способа производства. Этим обстоятельством, вместе с начав-
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 209
шимся в ту же эпоху созданием мирового рынка и мировой торговли, была дана основа, на которой масса наличного движимого богатства все более и более должна была превращаться в капитал, и капиталистический способ производства, направленный к созданию прибавочной стоимости, должен был все более и более становиться исключительно господствующим.
Таковы "пустые концепции" Маркса, эти "ублюдки исторической и логической фантастики", в которых "исчезает способность рассудка к различению, а вместе с тем и добросовестное применение понятий". Противопоставим же этим "плодам легкомыслия" те "глубоко логические истины" и "последнюю строжайшую научность, в смысле точных знаний", которые нам доставляет г. Дюринг.
Итак, под капиталом Маркс разумеет не обычное экономическое понятие, согласно которому "капитал есть произведенное средство производства"; напротив того, он утверждает, что известная сумма стоимостей лишь тогда превращается в капитал, когда она увеличивается в стоимости посредством создания прибавочной стоимости. А что говорит г. Дюринг? "Капитал есть основа экономических сил, служащих для ведения производства и для образования долей участия в плодах всеобщей рабочей силы". Как оракульски и неряшливо ни выражено это, несомненно одно: основа экономических сил может вести производство целую вечность, но она, по собственным словам г.Дюринга, не станет капиталом, пока не образует "долей участия в плодах всеобщей рабочей силы", т. е. прибавочной стоимости или, по крайней мере, прибавочного продукта. Следовательно, г. Дюринг не только сам совершает тот грех, который он ставит в упрек Марксу, грех игнорирования обычного экономического понятия "капитал", но он, сверх того, совершает "плохо прикрытый" высокопарными фразами неловкий плагиат у Маркса.
На странице 262 это развивается подробнее: "Капитал в соци-альном смысле (а капитал не в социальном смысле г. Дюрингу еще предстоит открыть) именно специфически отличается от простого средства производства; ибо тогда как последнее имеет лишь технический характер и необходимо при всяких обстоятельствах, первый характеризуется своей общественной силой присвоения и образования долей участия в плодах всеобщего труда. Социальный капитал, впрочем, является большею частью не чем иным, как техническим средством производства в его социальной функции; но именно эта-то функция и должна исчезнуть". Если мы примем во внимание, что именно Маркс впервые обрисовал ту "социальную функцию", при помощи которой известная сумма стоимостей только и становится
210 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
капиталом, то, во всяком случае, "для каждого внимательного наблюдателя должно скоро выясниться, что марксова характеристика понятия капитала может породить путаницу", но отнюдь не в строго политико-экономическом учении, как думает г. Дюринг, а единственно в голове самого Дюринга, который в "Критической истории" уже забыл, как много он пользовался этим понятием капитала в своем "Курсе".
Однако г. Дюринг не довольствуется тем, что заимствовал свое" определение капитала, хотя и в "очищенной" форме, у Маркса. Он вынужден последовать за ним и на путь "игры метаморфозами понятий и истории", притом хорошо зная. что из этого ничего не выйдет, кроме "пустых концепций", "плодов легкомыслия", "шаткости оснований" и т. д. Откуда происходит эта "социальная функция"" капитала, которая позволяет ему присваивать плоды чужого труда и которою он только и отличается от простого средства производства? Она основывается, говорит г. Дюринг, "не на природе средств производства и их технической необходимости". Следовательно, она возникла исторически, и г. Дюринг на странице 252 повторяет нам только то, что мы уже слышали десять раз, объясняя возникновение капитала посредством давно известного приключения с двумя легендарными субъектами, из которых в начале истории один превратил свое средство производства в капитал, силой покорив другого. Но, не довольствуясь тем, что он признает историческое происхождение социальной функции, благодаря которой известная сумма стоимостей только и становится капиталом, г. Дюринг про- рочит ей также и исторический конец: "именно она-то и должна исчезнуть".
Явление, исторически возникающее и вновь исчезающее в истории, принято, говоря обычным языком, называть, "исторической фазой". Таким образом, капитал является исторической фазой не только у Маркса, но и у г. Дюринга, и последний, нападая на Маркса, придерживается в данном случае иезуитского правила: если два человека делают одно и то же, то это еще вовсе не то же самое. Если Маркс говорит, что существование капитала представляет историческую фазу, то это пустая концепция, ублюдок исторической и логической фантастики, в которой исчезает способность различения, а вместе с тем и добросовестное применение понятий. Если же г. Дюринг также говорит, что существование капитала является исторической фазой, то это лишь доказательство остроты народнохозяйственного анализа и последней строжайшей научности, в смысле точных дисциплин.
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 211
Чем же отличается дюрингово представление о капитале от марксова?
Капитал, говорит Маркс, "не изобрел прибавочного труда. Повсюду, где одна часть общества владеет монополией на средства производства, рабочий, свободный или несвободный, должен к рабочему времени, необходимому для своего поддержания, прибавить лишнее рабочее время для того, чтобы произвести средства к жизни для собственника средств производства". Прибавочный труд, труд, длящийся сверх необходимого для поддержания жизни работника времени, и присвоение продукта этого прибавочного труда другими, т. е. эксплоатация труда, таким образом, общи всем до сих пор существовавшим формам общества, поскольку последние движутся в классовых противоречиях. Но только в том случае, когда продукт этого прибавочного труда принимает форму прибавочной стоимости, когда собственник средств производства находит, как объект для эксплоатации, свободного работника - свободного от социальных уз и свободного от собственности - и эксплоатирует его в целях производства товаров, только тогда, по Марксу, средство производства принимает специфический характер капитала. Это произошло в значительных размерах только с конца XV и начала XVI столетий.
Напротив того, г. Дюринг объявляет капиталом каждую сумму средств производства, которая образует "долю участия в плодах всеобщей рабочей силы", следовательно всякий прибавочный труд, безразлично в какой бы форме он ни проявлялся. Другими словами, г. Дюринг заимствует у Маркса открытый им прибавочный труд, чтобы, при его помощи, замолчать не входящую в данную минуту в его расчеты прибавочную стоимость, открытую также Марксом. По г. Дюрингу, следовательно, не только движимое и недвижимое богатство коринфских и афинских граждан, хозяйничавших при помощи рабов, но и богатство римских крупных землевладельцев эпохи империи и, не менее того, богатство феодальных баронов средневековья, поскольку оно каким-либо образом служило производству, - все это, без различия, представляло coбoю капитал.
Таким сбразом, сам г. Дюринг разумеет под капиталом даже не обычное понятие, согласно которому капитал есть "произведенное средство производства", но скорее противоположное ему, которое включает в себя даже непроизведенные средства производства, землю и ее естественные вспомогательные источники. Между тем представление, по которому капитал есть просто "произведенное средство производства", обычно опять-таки лишь в вульгарной экономии. Вне этой столь дорогой г. Дюрингу вульгарной экономии
112 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
"произведенное средство производства", или известная сумма стоимостей вообще, становится капиталом только благодаря тому, что она приносит прибыль или процент, т. е. прибавочный продукт неоплаченного труда, в форме прибавочной стоимости, причем эта прибавочная стоимость присваивается именно в этих двух определенных частных формах. При этом не имеет никакого значения то обстоятельство, что вся буржуазная экономия усвоила себе представление, будто бы свойство давать прибыль или процент само по себе принадлежит всякой сумме стоимостей, которая, при нормальных условиях, затрачена в производстве или обмене. Капитал и прибыль или капитал и процент не отделимы в классической экономии друг от друга, состоят между собой в такой связи, как причина и следствие, отец и сын, вчера и сегодня. Но слово "капитал", в его современном экономическом значении, появилось впервые около того времени, когда он сам возник как особое явление, когда движимое богатство стало приобретать все более и более функцию капитала, поскольку оно направлялось к присвоению прибавочного труда свободных наемных рабочих, привлекаемых к производству товаров; причем слово это вводится в употребление первой исторически-капиталистической нацией - итальянцами XV и XVI веков. И
если Маркс первый проанализировал до конца свойственный современному капиталу способ присвоения, если он привел понятие капитала в согласие с историческими фактами, из которых оно было, в конечном счете, выведено и которым оно обязано своим существованием; если Маркс тем самым освободил это экономическое понятие от неясных и шатких представлений, которые наслоились на нем и в классической буржуазной политической экономии, и у прежних социалистов, то это значит, что именно Маркс применил ту "последнюю и строжайшую научность", которая постоянно на устах г. Дюринга и которой мы, к прискорбию, совсем не находим в его сочинениях.
Действительно, у г. Дюринга все это дело принимает иной вид. Он не довольствуется тем, что сначала изображение капитала, как исторической фазы, объявил "ублюдком исторической и логической фантастики", а затем сам представил его как историческую фазу. Он огулом объявляет капиталом все экономические средства, все средства производства, которые присваивают "доли в плодах всеобщей рабочей силы", следовательно также и земельную собственность во всех классовых обществах. Это, однако, нисколько не мешает ему в дальнейшем изложении земельную собственность и земельную ренту совершенно традиционным образом отделить от капитала и
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 213
прибыли и называть капиталом лишь те средства производства, которые дают прибыль или процент, как это можно подробно прочесть на странице 116 и следующих его "Курса". С таким же основанием г. Дюринг мог бы понимать под словом "локомотив" лошадей, волов, ослов и собак, на том основании, что и при их помощи может двигаться экипаж, и поставить в упрек современным инженерам, что они, ограничивая понятие "локомотив" применением только к современным паровозам, делают его исторической фазой, создают пустые концепции, ублюдки исторической и логической фантастики и т. д., но затем, конечно, не помешало бы г. Дюрингу заявить, что все-таки лошади, ослы, волы и собаки не могут быть названы локомотивами, так как это название применимо только к паровозам. А потому мы вновь вынуждены подтвердить, что именно при определении Дюрингом понятия "капитал" пропадает всякая острота народно-хозяйственного анализа и исчезает всякая способность различения вместе со всяким добросовестным применением понятий и что пустые концепции, путаница, плоды легкомыслия, выдаваемые за глубокие логические истины, и шаткость оснований, - все это как раз составляет достояние самого г. Дюринга.
Однако это еще ничего не значит. За г. Дюрингом все же остается заслуга открытия того главного полюса, около которого движется вся существовавшая до сих пор экономика, вся политика и юриспруденция, другими словами, вся история.
Вот это открытие:
"Насилие и труд - вот два главных фактора, которые участвуют в образовании социальных связей".
В одном этом положении заключается конституция существующего до сих пор экономического строя. Она может быть выражена кратко и ясно в двух пунктах:
Параграф I. Труд производит.
Параграф II. Насилие распределяет.
Этим, "выражаясь человеческим и немецким языком", исчерпывается вся экономическая мудрость г. Дюринга.
VШ. КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ.
(ОКОНЧАНИЕ.)
"По мнению г. Маркса, заработная плата представляет только оплату рабочего времени, в течение которого работник занят производством лишь для того, чтобы иметь возможность поддержать свое собственное существование. Для этого достаточно сравнительно небольшого числа часов; вся остальная часть зачастую сильно растянутого рабочего дня доставляет избыток, в котором содержится так называемая нашим автором "прибавочная стоимость" или, говоря обычным языком, прибыль на капитал. За вычетом рабочего времени, уже заключающегося на какой-либо ступени производства в средствах труда и в сырых материалах, остальной избыток рабочего дня сосгавляет долю капиталистического предпринимателя. Поэтому удлинение рабочего дня есть чисто эксплоататорская прибыль в пользу капиталиста".
Итак, по г. Дюрингу выходит, что прибавочная стоимость по Марксу есть не более, как то, что называют на обычном языке барышом капиталиста, или прибылью. Послушаем самого Маркса. На странице 195 "Капитала" прибавочная стоимость объясняется заключенными непосредственно вслед за этим словом в скобки словами: "процент, прибыль, рента". На странице 210 Маркс приводит пример, в котором показано, как сумма прибавочной стоимости в 71 шиллинг проявляется в различных формах, созданных распределением: десятина, местные и государственные налоги -21 шилл., земельная рента - 28 шилл., прибыль арендатора и процент - 22 шилл., итого общая сумма прибавочной стоимости - 71 шилл. На странице 542 Маркс объявляет главным пробелом у Рикардо, что последний "не представляет прибавочной стоимости в чистом виде, т. е. независимо от ее особых форм, как прибыль, земельная рента и т. д.", и что он поэтому непосредственно смешивает законы, управляющие нормой прибавочной стоимости, с законами, управляющими нормой прибыли, по поводу чего Маркс замечает: "Впоследствии, в третьем томе этого сочинения, я докажу, что та же самая
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 215
норма прибавочной стоимости может выражаться в самых различных нормах прибыли, и различные нормы прибавочной стоимости, при определенных условиях, выражаются в одной и той же норме прибыли". На странице 587 говорится: "Капиталист, производящий прибавочную стоимость, т. е. выкачивающий неоплаченный труд непосредственно из рабочих и фиксирующий его в товарах, является, правда, первым присвоителем, но отнюдь не последним собственником этой прибавочной стоимости. Ему затем приходится разделить
ее с капиталистами, исполняющими другие функции в общем процессе общественного производства, с землевладельцами и т. д. Прибавочная стоимость поэтому распадается на различные части; ее доли достаются лицам различных категорий и приобретают разные самостоятельные по отношению одна к другой формы, как-то: прибыль, процент, торговый барыш, земельная рента и т. д. Эти превращенные формы прибавочной стоимости могут быть рассмотрены только в третьем томе". То же самое говорит он во многих других местах.
Трудно выразиться точнее. При каждом удобном случае Маркс обращает внимание на то, что его прибавочную стоимость нельзя смешивать с прибылью на капитал, так как последняя является только частной формой и часто даже только одной долей прибавочной стоимости. Если же г. Дюринг, тем не менее, утверждает, будто бы прибавочная стоимость, по Марксу, есть, "говоря обычным языком, прибыль на капитал", и если принять во внимание, что вся книга Маркса вертится вокруг прибавочной стоимости, то возможно только одно из двух: либо Дюринг ничего не понимает, и тогда требуется беспримерное бесстыдство, чтобы ругать книгу, главного
содержания которой не знаешь, или же он понимает, в чем дело, и в таком случае он намеренно извращает ее смысл.
Далее: "Ядовитая ненависть господина Маркса по отношению к этой, покоящейся на эксплоатации, системе хозяйства вполне понятна. Впрочем, и более мощный гнев и еще более безусловное признание эксплоататорского характера хозяйственной формы, основанной па заемном труде, возможны, но без принятия того теоретического подхода, который выражается в учении Маркса о прибавочной стоимости".
Итак, употребленый с благим намерением, но ошибочный теоретический подход Маркса вызывает в последнем ядовитую нена-висть по отношению к покоящейся на эксплоатации системе хозяйства; нравственное само по себе чувство приобретает, благодаря
ложному "теоретическому подходу", безнравственный характер,
216 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
проявляясь в виде неблагородной ненависти и низменной ядовитости. Напротив того, строжайшая научность г. Дюринга выражается в нравственном чувстве соответственно благородного характера, в гневе, который по форме нравственней и к тому же превосходит количественно ядовитую ненависть и представляется поэтому гневом более мощным. Оставив Дюринга наслаждаться самим собой, постараемся, между тем, выяснить, каков источник его мощного гнева.
"Возникает,-говорит он,- вопрос, каким образом конкурирующие предприниматели оказываются в состоянии постоянно продавать весь продукт труда, а вместе с тем и прибавочный продукт, по цене, превышающей в значительной мере естественные издержки производства, как это показывает существование избыточного рабочего времени? Ответа на этот вопрос мы не находим в доктрине Маркса по той, собственно, простой причине, что в ней не могла найти места даже постановка этого вопроса. Паразитический характер производства, основанного на наемном труде, не затронут серьезно, и социальное устройство, с его эксплоататорскими позициями, вовсе не признается главной основой белого невольничества. Напротив того, все политически-социальное, по Марксу, всегда должно объясняться экономически".
Между тем, из вышеприведенных мест мы убедились, что Маркс вовсе не утверждает, будто бы прибавочный продукт достается сполна капиталисту, который является его первым присвоителем, и продается всегда, в среднем, по полной своей стоимости, как утверждает г. Дюринг. Маркс говорит буквально, что и торговая прибыль образует часть прибавочной стоимости, а это при наличных предпосылках возможно лишь в том случае, если фабрикант продает свой продукт ниже его стоимости и тем уделяет торговцу долю в добыче. Этот вопрос не мог быть даже поставлен Марксом, во всяком случае, в том виде, как он ставится г. Дюрингом. Рационально поставленный, этот вопрос заключается в том, каким образом прибавочная стоимость превращается в свои частные формы: предпринимательскую прибыль, процент, торговую прибыль, земельную-ренту и т. д. А этот вопрос Маркс обещает разрешить в третьем томе. Если же г. Дюринг не мог подождать появления второго тома "Капитала", то он должен был, пока что, несколько внимательнее перечитать первый том. Тогда он смог бы, кроме приведенных мест, прочесть, например, на странице 323, что, по Марксу, имманентные законы капиталистического производства, проявляясь во внешнем движении капиталов, превращаются в принудительные законы
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 217
конкуренции и в этой форме представляются сознанию индивидуального капиталиста как побудительные мотивы; что, таким образом, научный анализ конкуренции возможен лишь постольку, по- скольку понята внутренняя природа капитала; совершенно так, как видимое движение небесных тел понятно лишь тому, кто знает их действительное, но чувственно не воспринимаемое движение. Затем Маркс на одном примере показывает, каким образом известный закон, именно закон стоимости, проявляется в определенном случае в рамках конкуренции и обнаруживает свою побудительную силу. Г-н Дюринг уже из этого мог заключить, что при распределении прибавочной стоимости главную роль играет конкуренция; при некоторой же вдумчивости, этих приведенных в первом томе указаний совершенно достаточно, чтобы понять, по крайней мере в общих чертах, превращение прибавочной стоимости в ее частные формы.
Но для г. Дюринга именно конкуренция представляется абсолютным препятствием к уразумению прибавочной стоимости. Он не может понять, каким образом конкурирующие предприниматели могут постоянно продавать весь продукт труда, в том числе и прибавочный продукт, по цене, значительно превышающей естественные издержки производства. Здесь мы опять-таки имеем дело с обычной "строгостью" в употреблении терминов, которая на самом деле является неряшливостью. Для производства прибавочного продукта, по теории Маркса, совсем не требуется таких издержек производства; он представляет собой ту часть продукта, которая ничего не стоит капиталисту. Если бы, следовательно, конкурирующие предприниматели захотели реализовать прибавочный продукт по его собственным издержкам производства, то они должны были бы просто подарить его. Однако не будем останавливаться на подобных "микрологических частностях". Разве на самом деле конкурирующие предприниматели не реализуют ежедневно продукт труда по цене, превышающей естественные издержки его производства? По г. Дюрингу, естественные издержки производства заключаются в "затрате труда или силы, а последняя, в свою очередь, может измеряться, в окончательном счете, затратой питания"; следовательно, в современном обществе естественные издержки производства состоят из расходов, действительно затраченных на сырой материал, на средства производства и на заработную плату; прибыль же соответствует "обложению", надбавке, вынуждаемой с мечом в руке. Между тем известно, что в обществе, в котором мы живем, конкурирующие предприниматели не реализуют продуктов по естественным издержкам
218 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
их производства, но присчитывают и обыкновенно получают мнимую "надбавку", прибыль. Таким образом вопрос, который, как думает г. Дюринг, ему нужно было только поставить, чтобы опрокинуть все здание Маркса, подобно тому как некогда Иисус Навин разрушил стены Иерихона, - этот вопрос существует также и для экономической теории г. Дюринга. Посмотрим же, как он отвечает на него.
"Собственность на капитал, - говорит он, - не имеет никакого практического смысла и не может быть реализована, если в нее не вложено одновременно косвенное насилие над человеческим материалом. Результатом этого насилия является прибыль на капитал, и величина последней зависит поэтому от объема и интенсивности этого применения господства... Прибыль на капитал есть политически-социальный институт, действующий более могущественно, чем конкуренция. Предприниматели, в погоне за прибылью, действуют как сословие, и каждый в отдельности утверждает за собой свою позицию. Известная высота прибыли на капитал является необходимостью при господствующем способе хозяйства".
К сожалению, мы и теперь все еще не знаем, каким образом конкурирующие предприниматели оказываются в состоянии реализовать продукты труда постоянно выше естественных издержек производства. Г-н Дюринг не может же ценить свою публику так низко, чтобы водить ее за нос фразой, в которой голословно утверждается, что прибыль на капитал выше конкуренции, подобно тому как в былое время прусский король стоял выше законов. Махинации, посредством которых король прусский обеспечивал себе такое положение, нам известны; махинации же, благодаря которым прибыль становится более могущественной, чем конкуренция, - казалось бы, нам должен был объяснить г. Дюринг, но он упорно замалчивает этот вопрос. Точно так же он ничего не разъясняет, когда говорит, что предприниматели, в погоне за прибылью, действуют как сословие и при этом каждый отдельный предприниматель утверждает за собою свою позицию. Мы ведь не должны верить ему на слово, будто бы известному количеству людей нужно только выступить как сословию, чтобы каждый из них в отдельности утвердил за собой свою позицию. Цеховые мастера средневековья и французские дворяне в 1789 г. выступали, как известно, очень решительно как сословие и тем не менее потерпели поражение. Прусская армия действовала при Иене тоже как сословие, но вместо того чтобы утвердить за собой свои позиции, она должна была, напротив, удирать во все лопатки, а потом даже по частям сдаться на капитуляцию.
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 219
Так же мало может нас удовлетворить и уверение в том, что, при данном господствующем способе хозяйства, известная высота прибыли является необходимостью; ведь требуется именно доказать, почему это так. Ни на шаг не приближает нас к цели и заявление г. Дюринга, что "господство капитала выросло в связи с земельным господством. Часть крепостных сельских рабочих, перейдя в города, превратилась там в ремесленных рабочих, а затем и в фабричных рабочих. После земельной ренты образовалась прибыль на капитал, как вторая форма ренты владения". Если даже оставить в стороне историческую неверность в изложении г. Дюринга, оно все-таки представляется лишь простым утверждением, подкрепляемым одними клятвами в истинности того, что он именно должен был разъяснить и доказать. Мы, следовательно, не можем прийти ни к какому иному заключению, кроме того, что г. Дюринг не способен ответить на поставленный им же самим вопрос-каким образом конкурирующие предприниматели могут постоянно реализовать продукт труда выше его естественных издержек производства; следовательно, он не способен объяснить возникновение прибыли. Ему не остается ничего другого, как просто декретировать: прибыль на капитал есть результат насилия, что, впрочем, согласуется вполне с изложенным выше параграфом II конституции общества, принадлежащей перу Дюринга: насилие распределяет. Это, конечно, сказано очень красиво, но теперь-то и "возникает вопрос": насилие распределяет,- а что именно? Ведь должно же быть что-либо, что подлежит распределению, иначе даже самая могучая сила не может ничего распределить, при всем своем желании. Прибыль, которую кладут в свой карман конкурирующие предприниматели, есть нечто весьма ощутительное и солидное. Насилие может отнять ее, но не может создать. И если г. Дюринг упорно отказывается от разъяснения того, как насилие отнимает предпринимательскую прибыль, то на вопрос, откуда она берется, из какого источника, он отвечает уже гробовым молчанием. Где ничего нет, там и король, как и всякая другая сила, теряет свои права. Из ничего невозможно что-либо создать, а тем более прибылъ. И если собственность на капитал не имеет никакого практического смысла и не может быть реализована, поскольку в нее в то же время не вложено косвенного насилия над человеческим материалом, то снова спрашивается, во-первых, как эта собственность на капитал достигла такой силы, -вопрос, совсем не разрешенный приведенными выше историческими указаниями; во-вторых, как эта достигнутая сила способствует получению прибыли на капитал; и, в-третьих, из какого источника берется эта прибыль.
220 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
Мы можем рассматривать политическую экономию Дюринга с какой угодно стороны, и все-таки мы ни на шаг не подвинемся вперед. Для всех не нравящихся ему явлений, каковы прибыль, земельная рента, голодная заработная плата, угнетение рабочего, он имеет только одно слово для объяснения: насилие и опять насилие, и "более мощный гнев" г. Дюринга по этому поводу превращается в гнев против этого же "насилия".
Мы видели, во-первых, что эта ссылка на насилие представляет жалкую увертку, удаление из экономической области в политическую, которое не в состоянии объяснить ни одного экономического факта; а во-вторых, что она не сопровождается объяснением возникновения самого насилия, и это делается намеренно, так как иначе пришлось бы прийти к заключению, что всякая общественная власть и всякая политическая сила коренятся в экономических условиях, в исторически данном способе производства и обмена того или другого общества.
Попытаемся, однако, не сможем ли мы исторгнуть у неумолимого "более глубокого основоположника" политической экономии еще несколько разъяснений по поводу прибыли. Быть может, нам это удастся, если мы познакомимся ближе с его изложением вопроса о заработной плате. Там, на странице 158, говорится:
"Заработная плата есть наемная плата для поддержания рабочей силы и должна приниматься в соображение прежде всего только как основание для земельной ренты и прибыли на капитал. Чтобы совершенно выяснить себе возникающие при этом отношения, следует представить себе земельную ренту, а затем и прибыль на капитал, исторически, сперва без заработной платы, т. е. на основе рабства или крепостничества... Приходится ли содержать раба, или крепостного, или же наемного рабочего,-это обусловливает различие только в способах употребления издержек производства. Во всяком случае, добытый использованием рабочей силы чистый продукт составляет доход хозяина... " "Таким образом, очевидно, что... именно та главная противоположность, в силу которой на одной стороне появляется какой-либо вид ренты владения, а на другой - наемный труд неимущих, может быть понята только в том случае, если принимаются во внимание совместно эти два фактора". А рента владения, как мы узнаем на странице 188, есть общее выражение для земельной ренты и прибыли на капитал. Далее, на странице 174, говорится: "Сущность прибыли на капитал заключается в присвоении большей части продукта рабочей силы. Нельзя себе представить прибыль без коррелата-труда, прямо или косвенно, в той
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 221
или другой форме". И на той же странице 174 сказано, что заработная плата "при всяких обстоятельствах представляет не более, как наемную плату, посредством которой в общем должно быть обеспечено содержание рабочих и возможность продолжения рода". И, наконец, на странице 195: "То, что приходится на ренту владения, составляет потерю для заработной платы, и, наоборот, то, что достается труду из общей производительной способности, должно быть отнято от доходов владения (!)".
Г-н Дюринг поражает нас все больше и больше. В теории стоимости и в последующих главах, вплоть до учения о конкуренции включительно, следовательно с 1 до 155 страницы, товарные цены или стоимости распадаются, во-первых, на естественные издержки производства, или производственную стоимость, т. е. расходы на сырье, на орудия труда и на заработную плату, и, во-вторых, на надбавку, или распределительную стоимость, на вынужденный с мечом в руке налог в пользу класса монополистов. Эта надбавка, как мы видели, в действительности ничего не могла изменить в системе распределения богатств, так как, при ее существовании, то, что отнимается одной рукой, приходится возвращать обратно другой. Сверх того, поскольку г. Дюринг осведомляет нас о ее происхождении и содержании, она оказывается возникшей из ничего, а потому и состоящей из ничего. В двух следующих главах, трактующих о разных родах доходов, т.е. со страницы 156 до 217, уже ничего не говорится о надбавке. Вместо того стоимость каждого продукта труда, следовательно каждого товара, подразделяется на следующие две части: во-первых, на издержки производства, под которыми подразумевается также и выплаченная заработная плата, и, во-вторых,-на "достигаемый использованием рабочей силы чистый продукт", образующий доход хозяина. Этот чистый продукт имеет вполне определенную физиономию, которую никакой татуировкой или искусным размалевыванием нельзя прикрыть. "Чтобы совершенно выяснить возникающие здесь отношения", пусть читатель сопоставит только что приведенные и подчеркнутые места из сочинения г.Дюринга с прежде приведенными цитатами из Маркса о прибавочном труде, прибавочном продукте и прибавочной стоимости, и он найдет, что г. Дюринг в этом случае прямо списывает слова из "Капитала", правда на свой манер.
Прибавочный труд в какой-либо форме, будь то рабство, крепостничество или наемный труд, г. Дюринг признает источником доходов всех господствовавших до сих пор классов; это взято из много раз цитированного места "Капитала", страница 277: "Капитал
222 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
не изобрел прибавочного труда" и т. д. А "чистый продукт", который образует "доход хозяина", - чтО это такое, как не избыток продукта труда над заработной платой, которая и у г. Дюринга, несмотря на свое совершенно излишнее облачение в одежду "наемной платы", должна обеспечить, в общем, поддержание жизни работника и возможность продолжения его рода? И в самом деле, как может происходить присвоение "большей части продукта рабочей силы", если не тем путем, что капиталист, как это представлено у Маркса, выжимает из работника больше труда, чем сколько необходимо для воспроизводства потребленных последним жизненных средств, т. е. тем путем, что капиталист заставляет работника работать больше, чем требуется для того, чтобы возместить стоимость заплаченной работнику заработной платы?
Следовательно, удлинение рабочего дня за пределы времени, необходимого для воспроизводства жизненных средств работника, т.е. именно прибавочный труд, о котором говорит Маркс,-оно, а не что-нибудь другое, и фигурирует у г. Дюринга как продукт, являющийся результатом "использования рабочей силы"; точно так же "чистый доход" "хозяина", о котором говорит г. Дюринг, можно ли его представить иначе, как не в виде марксова прибавочного продукта и прибавочной стоимости? И чем иным, кроме неточности выражения, отличается "владельческая рента" Дюринга от марксовой прибавочной стоимости? Впрочем, самый термин "владельческая рента" г. Дюринг заимствовал у Родбертуса, который уже обозначал общим термином "рента" собственно земельную ренту и ренту с капитала, или прибыль на капитал, так что г. Дюрингу осталось только прибавить "владение" 1. А чтобы уже не осталось никакого сомнения в наличности плагиата, г. Дюринг своеобразно резюмирует развитые Марксом в 15-й главе (страница 539 и следующие "Капитала") законы, касающиеся изменения величины цены рабочей силы и прибавочной стоимости, говоря, что то, что достается владельческой ренте, должно пропасть для заработной платы и наоборот, и сводит, таким образом, весьма содержательные частные законы Маркса к бессодержательной тавтологии, ибо само собою-разумеется, что одна часть данной величины, распадающейся на две части, не может возрасти без того, чтобы другая не уменьшилась. И г. Дюрингу удалось совершить присвоение идей Маркса в такой
-----------------------------
1 И даже это не принадлежит г. Дюрингу. Родбертус говорит ("Soziale Briefe", 2. Brief, p. 59): "Рента по этой (т. е. его) теории, это -всякий доход, получаемый без затраты собственного труда, исключительно на основании права владения".
КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 223
форме, при которой совершенно утратилась "последняя и строжайшая научность в смысле точных наук", каковая, во всяком случае, заключается в ходе рассуждения у Маркса.
Таким образом, мы вынуждены прийти к заключению, что страшный шум. поднятый г. Дюрингом в "Критической истории" по поводу "Капитала", и особенно вихрь фраз в связи с пресловутым вопросом, который возникает при рассмотрении прибавочной стоимости и который он лучше не ставил бы, раз сам не мог на него ответить,- что-все это только военная хитрость, ловкий маневр с целью прикрыть грубый плагиат, совершенный в "Курсе" по отношению к Марксу. Г-н Дюринг имел в самом деле все основания предостерегать своих читателей от знакомства с "тем клубком, который г. Маркс назвал "Капиталом", от ублюдков исторической и логической фантастики, от гегелевских путаных туманных представлений и уверток" и т. д.. Венеру, от которой предостерегает этот верный Эккарт немецкое юношество, он сам втихомолку увел к себе из владений Маркса. Поздравляем его с этим, добытым благодаря использованию марксовой рабочей силы, чистым доводом и с тем своеобразным освещением, которое его аннексия учения Маркса о прибавочной стоимости под именем владельческой ренты набрасывает на мотивы его лживого и настойчивого (оно повторяется в двух изданиях) утверждения, будто бы Маркс под прибавочной стоимостью понимает только прибыль или доход на капитал.
В заключение мы должны охарактеризовать заслуги г. Дюринга его же словами: "По мнению г-на"... Дюринга, "заработная плата представляет только оплату рабочего времени, в течение которого работник занят производством лишь для того, чтобы иметь возможность поддержать свое собственное существование. Для этого достаточно лишь сравнительно небольшого числа часов; вся остальная часть зачастую сильно растянутого рабочего дня доставляет избыток, в котором содержится так называемая нашим автором"... рента владения. "За вычетом рабочего времени, уже заключающегося, на какой-либо ступени производства, в средствах труда и сырых материалах, остальной избыток рабочего дня составляет долю капиталистического предпринимателя. Поэтому удлинение рабочего дня есть чисто эксплоататорская прибыль в пользу капиталиста". "Ядовитая ненависть", с которой г. Дюринг культивирует "этот способ изображения эксплоататорства", вполне понятна... Зато менее понятно, каким образом, совершивши плагиат, он отыщет в своей душе место "более мощному гневу".
IX. ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ ХОЗЯЙСТВА. ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА.
До сих пор при всем желании мы не могли открыть, каким образом г. Дюринг пришел к тому, чтобы в области экономии "выстудить с притязанием на новую, не просто удовлетворительную для своей эпохи, но и решающую для данной эпохи систему". Но, быть может, то, чего мы не могли усмотреть в теории насилия, в учении о стоимости и капитале, окажется прямо очевидным при рассмотрении выставленных г. Дюрингом "естественных законов народного хозяйства". Ибо, как он выражается с обычной оригинальностью и остроумием, "триумф высшей научности состоит в том, чтобы от простых описаний и разделений как бы неподвижного материала достигнуть живых взглядов, освещающих творчество. Познание законов является поэтому наиболее совершенным, ибо оно нам показывает, как одно явление обусловливается другим".
Оказывается, что как раз первый естественный закон, управляющий всякого рода хозяйством, открыт именно г. Дюрингом. Адам Смит "не только не поставил на первый план главнейший фактор всякого хозяйственного развития, но даже специально его не формулировал, и, таким образом, та сила, которая наложила свой отпечаток на современное европейское развитие, была невольно низведена им на подчиненную роль". Этот "основной закон, который должен быть поставлен во главу угла, есть закон технического оборудования, можно даже сказать вооружения, естественно данной хозяйственной силы человека". Этот, открытый г. Дюрингом, "фундаментальный закон" гласит:
Закон № 1. "Производительность хозяйственных средств, естественных источников и человеческой силы, повышается благодаря открытиям и изобретениям".
Мы в изумлении! Г-н Дюринг поступает с нами так, как известный шутник у Мольера с новоиспеченным дворянином, которому он сообщает ту новость, что он всю свою жизнь говорил, сам того не зная, прозой. Что изобретения и открытия в некоторых случаях уве-
ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ ХОЗЯЙСТВА. ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА 225
личивают производительную силу труда (хотя во многих случаях этого и не бывает, как доказывает колоссальная архивная макулатура всех ведомств, заведующих выдачей патентов),- это мы уже знаем давно; но что эта старая-престарая шаблонная истина представляет фундаментальный закон всей экономики,- таким откровением мы обязаны г. Дюрингу. Если триумф "высшей научности" в экономии, как и в философии, заключается только в том, чтобы дать громкое научное имя любому общему месту, провозгласить его естественным или даже фундаментальным законом, то действительно "более глубокие основоположения и преобразования науки" становятся возможными для всякого, даже для редакции берлинской "Фольксцейтунг". Мы вынуждены были бы в таком случае "со всей строгостью" применить к самому г. Дюрингу следующий его приговор о Платоне: "Если же нечто подобное должно быть политико-экономическою мудростью, то автор" критических основоположений овладеет ею сообща со всяким, кто вообще имеет случай что-либо подумать" или даже просто что-либо сказать "о чем-либо вполне очевидном". Если, например, мы говорим: "животные жрут", то мы в своем неведении изрекаем великую вещь; ибо нам стоит лишь сказать, что это - фундаментальный закон всякой животной жизни, и этими словами мы уже совершаем переворот в зоологии.
Закон № 2. Разделение труда: "Специализация и разделение работ повышает производительность труда". Поскольку это справедливо, это еще со времен Адама Смита стало общим местом; в какой же именно степени можно признать это справедливым, мы увидим в третьем отделе.
Закон № 3. "Расстояние и транспорт суть главные причины, которыми стесняется и облегчается совместная деятельность производительных сил".
Закон № 4. "Промышленное государство имеет несравненно большую емкость населения, чем земледельческое государство".
Закон № 5. "В экономии ничто не совершается без посредства материального интереса".
Таковы "естественные законы", на которых г. Дюринг основывает свою новую экономическую науку. Он остается верен своему, уже примененному в философии, методу и в основание своей экономической науки закладывает краеугольные камни, в виде двух-трех истин безнадежно-обыденного характера, приклеивая к ним ярлык аксиом, не требующих доказательств, и объявляя их фундаментальными и естественными экономическими законами. Затем, под предлогом необходимости развить содержание этих законов, не
226 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
имеющих никакого содержания, г. Дюринг растекается в безбрежной экономической болтовне о разных вопросах, названия которых упоминаются в приведенных мнимых законах, т. е. об изобретениях, разделении труда, средствах транспорта, населении, интересах, конкуренции и т. п.,-болтовне, плоская обыденность которой приправляется оракульскими словоизвержениями и ошибочными рассуждениями или ковырянием, с важным видом, во всевозможных казуистических тонкостях. Болтовня эта приводит нас, наконец, к вопросам о земельной ренте, о прибыли на капитал и о заработной плате; но так как в предшествующем изложении мы уже касались последних двух предметов, то здесь, в заключение, мы намерены лишь вкратце исследовать воззрение Дюринга на земельную ренту.
При этом мы оставляем без всякого внимания те пункты, которые г. Дюринг просто списывает у своего предшественника Кэри; мы имеем дело не с Кэри и не намерены вовсе защищать гипотезу Рикардо от извращений и нелепостей названного экономиста. Мы имеем дело только с г. Дюрингом, а этот последний определяет земельную ренту как "такой доход, который получается собственником, как таковым, от земли". Экономическое понятие земельной ренты, которое г. Дюринг должен разъяснить, он попросту переводит на юридический язык, и таким образом экономический вопрос остается незатронутым. Ввиду этого наш глубокий основоположник должен, волей-неволей, снизойти до более конкретных объяснений. Он сравнивает сдачу в аренду какого-нибудь полевого участка фермеру с ссудой определенного капитала предпринимателю, но скоро находит, что это сравнение, как и многие иные, хромает.
Ведь, говорит он, "если бы придерживаться этой аналогии, то прибыль, остающаяся у фермера за выплатой земельной ренты, должна была бы соответствовать тому остатку прибыли на капитал, который остается предпринимателю, ведущему дело с помощью капитала, за вычетом процентов. Однако не вошло е обычай смотреть на прибыль фермера как на главный доход, а на земельную ренту как на остаток... Различие в понимании этого вопроса доказывается тем фактом, что в учении о земельной ренте не выделяют особа случая самостоятельного хозяйства и не придают никакого особенного значения количественной разнице между рентой в форме арендной платы и рентой, достающейся землевладельцу, ведущему самостоятельное хозяйство. По крайней мере, не считалось необходимым разлагать мысленно ренту, вытекающую из самостоятельного хозяйствования, так, чтобы одна часть представляла как бы процент
ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ ХОЗЯЙСТВА. ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА 227
с земельного участка, а другая - прибыль за ведение дела. Если оставить в стороне собственный капитал, применяемый фермером, то его специальная прибыль, кажется, большею частью считается видом заработной платы. Однако рискованно пытаться утверждать об этом что-либо, так как этот вопрос даже не поставлен определенно в этом смысле. Повсюду, где мы имеем дело с более крупными хозяйствами, легко заметить, что не приходится представлять специфическую прибыль фермера в виде заработной платы. Именно эта прибыль сама основывается на ее противоположности по отношению к сельской рабочей силе, эксплоатация которой одна только делает возможным этого рода доход. Очевидно, в руках фермера остается часть ренты, благодаря которой сокращается полная рента, которая могла бы быть добыта при ведении хозяйства самим собственником".
Теория земельной ренты есть специфически английский отдел политической экономии, и это понятно, так как только в Англии существовал такой способ производства, при котором рента в действительности отделилась от прибыли и процента. В Англии, как известно, господствует крупное землевладение и крупное сельское хозяйство. Землевладельцы сдают свои земли в виде крупных, часто очень крупных, имений фермерам, которые обладают достаточным капиталом для обработки их, и не сами работают, подобно нашим крестьянам, но, как настоящие капиталистические предприниматели, применяют труд батраков и поденщиков. Здесь, следовательно, мы имеем все три класса буржуазного общества и свойственный каждому из них вид дохода: землевладельца, получающего земельную ренту, капиталиста, получающего прибыль, и рабочего, получающего заработную плату. Никогда ни одному из английских экономистов не приходило в голову, как это кажется г. Дюрингу, видеть в прибыли фермера вид заработной платы; и никогда и никто из них не считал рискованным утверждать, что прибыль фермера есть то, чем она является бесспорно и очевидно, именно прибылью на капитал. Наконец, прямо смешно заявление, что даже и не поставлен определенно вопрос о том, что такое, собственно, представляет собой прибыль фермера. В Англии этот вопрос не приходится и ставить, так как ответ уже давно выяснен на самих фактах, и со времени Адама Смита никогда по этому поводу не возникало сомнений.
Случай самостоятельного хозяйствования, как выражается г. Дюринг, или же ведение хозяйств через управляющих за счет землевладельцев, как в действительности большею частью бывает в Германии,- этот случай ничего не меняет в существе дела. Если землевладелец затрачивает свой капитал и ведет хозяйство за собственный
228 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
счет, то он, сверх земельной ренты, кладет в карман еще и прибыль на капитал, как это, само собой разумеется, и не может быть иначе при современном способе производства. И если г. Дюринг утверждает, что доселе не признавали необходимым мысленно разлагать ренту (следовало бы сказать-доход), которая возникает из самостоятельного хозяйствования, то это просто неверно и в лучшем случае доказывает опять-таки его собственное невежество. Например:
"Доход, добываемый трудом, называется рабочею платой; доход, получаемый при употреблении кем-либо капитала, называется прибылью... и, наконец, доход, получаемый исключительно с земли, называется рентою и принадлежит землевладельцу. Если эти различные доходы достаются разным лицам, то их легко различить; но если они сосредоточиваются в одном лице, то в обыденной речи их часто смешивают. Землевладелец, сам обрабатывающий часть своей земли, получает, за вычетом расходов на обработку, ренту землевладельца и прибыль арендатора; но сплошь да рядом случается, что он на обычном языке весь свой доход называет прибылью и смешивает, таким образом, прибыль с земельною рентою. Большинство наших североамериканских и вест-индских плантаторов находится в таком положении; многие из них сами обрабатывают свою землю, и мы редко слышим о ренте какой-либо плантации, а чаще всего о прибыли... Садовник, обрабатывающий собственноручно свой сад, сосредоточивает в своем лице землевладельца, арендатора и работника. Его продукт должен был бы ему выплатить ренту первого, прибыль второго и вознаграждение третьего; но обыкновенно все это считается трудовой платой, и рента и прибыль смешиваются таким образом с вознаграждением за труд".
Эти соображения находятся в 6-й главе I книги Адама Смита. Случай самостоятельного хозяйствования исследован, таким образом, уже сто лет назад, а потому сомнения и колебания, причиняющие г. Дюрингу так много хлопот, являются единственно результатом его неосведомленности.
В конце концов, его выводит из затруднения смелая уловка, а именно: доход арендатора, говорит он, основывается на эксплоатации "сельской рабочей силы", и поэтому он является очевидно "частью ренты", сокращающей "полную ренту", долженствовавшую, в сущности, попасть целиком в карман землевладельца. Благодаря этому, мы узнаем две вещи: во-первых, что арендатор "уменьшает" ренту землевладельца, и таким образом выходит, если согласиться с г. Дюрингом, что, наперекор общепринятому до сих пор взгляду,
ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ ХОЗЯЙСТВА. ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА 229
не арендатор платит ренту землевладельцу, а наоборот, землевладелец выплачивает таковую арендатору - действительно, "совершенно своеобразный взгляд". Во-вторых, мы узнаем, наконец, что г. Дюринг подразумевает под земельной рентой, а именно - весь прибавочный продукт, добываемый эксплоатацией сельского труда в земледелии. Но так как этот прибавочный продукт в существующей политической экономии - за исключением нескольких вульгарных экономистов - распадается на земельную ренту и прибыль с капитала, то нам остается констатировать, что г. Дюринг и относительно земельной ренты "не разделяет общепринятого понимания".
Итак, земельная рента и прибыль от капитала, согласно г. Дюрингу, различаются между собою только тем, что первая возникает в земледелии, а вторая-в промышленности или торговле. К этому, стоящему ниже всякой критики и сбивчивому способу представления приходит неизбежно г. Дюринг. Мы видели, что он исходил из "истинного исторического понимания", по смыслу которого господство над землей основывается исключительно на господстве над людьми. Следовательно, в тех случаях, когда земля обрабатывается при помощи того или иного вида принудительного труда, остается излишек в продуктах для землевладельца, и этот излишек образует собою ренту, подобно тому как излишек продукта наемных рабочих в промышленности составляет прибыль на капитал. "Таким образом ясно, что земельная рента, везде и во всякое время, существует в значительных размерах там, где обработка земли производится помощью какой-либо формы принудительного труда". При таком представлении о ренте, как о совокупном прибавочном продукте, получаемом от земледелия, г. Дюрингу становятся поперек дороги, с одной стороны, прибыль английских арендаторов, а с другой, признанное всей классической экономией деление этого прибавочного продукта на земельную ренту и прибыль арендатора, т. е. настоящее и точное определение ренты. Что же делает г. Дюринг? Он прикидывается, будто бы ни словечка не знает о делении земельного прибавочного продукта на прибыль арендатора и земельную ренту, т. е. о теории ренты классической экономии, будто бы вопрос, что такое в сущности арендная прибыль, еще вовсе не ставился в политической экономии в таком определенном смысле и будто бы дело идет о каком-то неисследованном предмете, о котором, кроме чего-то кажущегося и сомнительного ничего не известно. И вот он, спасаясь от роковой Англии, где прибавочный продукт в земледелии, без всякого содействия со стороны какой-либо теоретической школы, безжалостно дробится на свои составные части, т. е. на земельную
230 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
ренту и прибыль от капитала,- бросается в излюбленную им область действия прусского земского права, где самостоятельное хозяйствование процветает в наипатриархальнейшем виде, где "землевладелец под рентою подразумевает доходы с своего имения", где взгляды гг. юнкеров на ренту выступают с претензией на руководительство наукой и где, следовательно, г. Дюринг еще может надеяться как-нибудь проскользнуть со своей путаницей понятий о ренте и прибыли и даже найти поклонников его новейшего открытия, что не арендатор выплачивает земельную ренту собственнику, а напротив, собственник - арендатору.
X. ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ".
В заключение, бросим еще взгляд на "Критическую историю по-
литической экономии", на это "предприятие" г. Дюринга, не имеющее, по его словам, "предшественников". Может быть, здесь, наконец, мы встретимся с неоднократно обещанной окончательной и строжайшей научностью.
Г-н Дюринг придает огромное значение открытию, что "учение о хозяйстве" - это "вполне современное явление" (стр. 12).
Напомним, что Маркс в "Капитале", между прочим, говорит так: "политическая экономия..., собственно, как наука, появилась впервые в период мануфактуры", а в "Критике политической экономии", на странице 29: "классическая политическая экономия началась в Англии с Петти, во Франции с Буагильбера и завершилась в Англии - Рикардо, а во Франции - Сисмонди".
Г-н Дюринг следует указанному Марксом пути, но только у него
высшая ступень политической экономии начинается лишь с жалких образцов, созданных буржуазной наукой по окончании ее классического периода. И он торжествующе, в сознании своей полной правоты, восклицает в заключении своего вступления: "Это предприятие, по своим внешним выдающимся особенностям и по новизне значительной части своего содержания, не имеет вовсе предшественников, но еще в большей степени оно замечательно теми особенностями, которые я сумел придать его внутренним критическим взглядам и его общей точке зрения" (стр. 9). В сущности он мог бы и с внешней и с внутренней стороны назвать свое "предприятие" (промышленное выражение употреблено здесь удачно): "Единственный и его достояние".
Так как политическая экономия, с тех пор как сделалась достоянием истории, представляет собою в сущности не что иное, как научное рассмотрение экономических отношений периода капиталистического производства, то отдельные положения и теоремы этой науки могут встречаться у древне-греческих писателей лишь постольку, поскольку известные явления, вроде производства товаров,
232 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
торговли, денег, капитала, приносящего проценты и т. д., оказываются общими для древнего мира и современного общества. Греки в своих случайных экскурсах в эту область науки обнаруживают такую же гениальность и оригинальность, как и во всех других областях. Поэтому их взгляды образуют исторически-теоретические исходные пункты современной науки. Теперь послушаем всемирно-исторического г. Дюринга.
"Что касается научной теории хозяйства древности, то, собственно (!), в ней нет ничего положительного, о чем бы стоило говорить" а невежественные средние века подают к тому (к тому, чтобы ничего не говорить!) еще гораздо менее повода. Но так как выставляемая тщательно напоказ видимость учености... исказила чистый характер современной науки, то для принятия к сведению должны быть приведены некоторые примеры". И г. Дюринг приводит примеры критики, которая действительно далека от "видимости учености".
Положение Аристотеля, состоящее в том, "что всякое благо имеет двоякое употребление - одно, свойственное самой вещи, как таковой, другое же не свойственное ей; так, например, сандалия может служить обувью и, в то же время, может быть обмененной на что-либо другое: и в том и в другом случае сандалия служит предметом для удовлетворения потребностей, так как, если кто-либо и променяет ее на что-нибудь необходимое ему, на деньги или пищу, все же употребит в дело сандалию, как сандалию, хотя и не соответственно ее настоящему назначению, ибо сандалия вовсе не предназначена для обмена",- это положение, по мнению г. Дюринга, "не только выражено тривиальным и школьным образом", но те, которые в нем "находят установление различия между потребительной стоимостью и меновой стоимостью", "юмористически" забывают, что в "самоновейшее время" и в "наиболее передовой системе" - разумеется, системе г. Дюринга - с потребительной и меновой стоимостью раз навсегда покончено.
"В сочинениях Платона о государстве... стремились также отыскать современную идею о разделении народно-хозяйственного труда". Это, вероятно, относится к главе XII, 5, стр. 369 третьего издания "Капитала", где, однако, наоборот, взгляд классической древности на разделение труда излагается как резко противоположный современным воззрениям. Г-н Дюринг презрительно пожимает плечами по поводу гениального для того времени изложения Платоном вопроса о разделении труда, как о естественной основе города (который у греков отождествлялся с государством); и только потому, что он не упомянул (но зато упомянул об этом грек Ксенофонт, г. Дю-
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 233
ринг!) о "границах, которые наличный объем рынка полагает для дальнейшего расчленения профессий и технического разделения специальных операций..., лишь благодаря представлению об этих границах идея о разделении труда, которая до того не заслуживает даже названия научной, становится значительной экономической истиной".
Столь презираемый господином Дюрингом "профессор" Рошер, действительно, провел эту границу, благодаря которой делается будто бы впервые "научной" идея разделения труда, и поэтому он прямо произвел Адама Смита в авторы закона разделения труда. В обществе, где производство товаров является господствующим способом производства, "рынок" - пользуясь хоть раз способом выражения господина Дюринга - является хорошо известной "деловым людям" "границей". Но недостаточно одного "знания и инстинкта рутины", чтоб понять, что не рынок создал капиталистическое разделение труда, но, наоборот, разложение прежних общественных связей и вытекающее из этого разделение труда создали рынок (см. "Капитал", I, гл. XXIV, 5: "Создание внутреннего рынка для промышленного капитала").
"Роль денег во все времена заключалась, главным образом, в стимулировании хозяйственных (!) мыслей. Но что мог знать об этой роли "некий" Аристотель? Очевидно, лишь то, что обмен посредством денег последовал за первоначальным натуральным обменом".
Но если "некий" Аристотель позволяет себе открыть обе различные формы обращения денег, - ту, в которой они выступают в качестве простого средства обращения, и другую, в которой они являются денежным капиталом, - то этим он, по мнению господина Дюринга, выражает "только моральную антипатию". Если же "некий" Аристотель осмеливается приступить к анализу денег в их "роли" мерила стоимости и на деле правильно ставит эту, столь-основную для учения о деньгах, проблему, то "некий" Дюринг предпочитает лучше-по вполне основательным тайным соображениям- промолчать о такой неслыханной дерзости.
Подведем итог: в зеркале дюрингова "принятия к сведению" древняя Греция, действительно, имела "только совершенно обыденные идеи" (стр. 25), если вообще подобные "наивности" (стр. 29) имеют что-нибудь общее с какими бы то ни было идеями, обыкновенными или необыкновенными.
Главу книги господина Дюринга о меркантилизме лучше прочесть в "подлиннике", т. е. у Ф. Листа в "Национальной системе", гл. 29: "Индустриальная система, носящая в школьной науке ложное
234 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
наименование меркантилизма". Насколько тщательно умеет господин Дюринг избегать и здесь всякой "видимости учености", показывает, между прочим, следующее:
Лист, в главе 28, об "итальянских политико-экономах" говорит:
"Италия шла впереди всех современных народов как в практике, так и в теории политической экономии", и при этом упоминает как "первое, написанное в Италии сочинение по вопросам политической экономии, произведение Антонио Серры из Неаполя о средствах обеспечить государствам избыток в золоте и серебре" (1613 г ). Господин Дюринг безмятежно принимает это и поэтому имеет возможность рассматривать "Breve trattato" Серры "как своего рода надпись у входа в новейшую предъисторию политической экономии". К этой "беллетристической болтовне" и сводится все его рассмотрение "Breve trattato". К несчастью, в действительности дело происходило иначе, и в 1609 г., т. е. за четыре года до "Breve trattato", появилось "A Discourse of Trade etc." Томаса Мэна. Специфическое значение этого сочинения заключается в том, что уже в первом издании оно направлено против первоначальной монетарной системы, находившей себе тогда в Англии защиту как государственная практика, и что, следовательно, оно представляет сознательное отмежевание меркантилизма от породившей его системы. Это сочинение уже в первоначальном своем виде выдержало несколько изданий и оказало прямое влияние на законодательство. В совершенно переработанном автором издании 1664 года, вышедшем после его смерти под названием: "Englands Treasure etc.", оно осталось еще на целых сто лет евангелием меркантилизма. Следовательно, если у меркантилизма имеется какое-нибудь создающее эпоху произведение, "как своего рода надпись у входа", то это и есть указываемое произведение, но именно поэтому оно совершенно не существует для дюринговой "тщательно соблюдающей иерархию заслуг историографии".
Об основателе современной политической экономии, Петти, господин Дюринг сообщает нам, что он обладал "изрядной долей легковесного мышления", затем "отсутствием чуткости к внутренним и более тонким различиям понятий", "разносторонностью, которая много знает, но легко переходит от одного вопроса к другому, нигде не пуская более глубоких корней"; он "рассуждает в политико-экономическом отношении еще очень грубо" и "приходит к наивным выводам, контраст которых... может подчас развлечь и более серьезного мыслителя". Какое милостивое снисхождение со стороны "более серьезного мыслителя", господина Дюринга, соизволившего
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 235
вообще "принять к сведению" "некоего Петти"! Но как же он все-таки принимает его к сведению?
О положениях Петти, касающихся "труда и рабочего времени, как мерила стоимости, о чем у него имеются незначительные следы", упоминается только в этих словах. Незначительные следы! В своем "Treatise on Taxes and Contributions" (1-е изд. 1662 г.) Петти дает совершенно ясный и правильный анализ величины стоимости товаров. Конкретизируя его на примере равенства стоимости у благородных металлов и зерна, стоящих одинакового количества труда, он говорит первое и последнее "теоретическое" слово о стоимости благородных металлов. Но он с не меньшей определенностью говорит вообще о том, что стоимость товаров измеряется равным трудим (equal labor). Он применяет свое открытие к решению различных, иногда очень сложных, проблем; в отдельных случаях даже в тех своих работах, где не приводится главная теорема, он выводит из нее важные следствия. Но он в первом же своем сочинении говорит следующее:
"Я утверждаю, что это" (т. е. оценка равным трудом) "является основой выравнивания и взвешивания стоимостей; но на практике, в приложениях ее, имеется - должен сознаться - много запутанного и сложного". Следовательно, Петти вполне сознает значение своего открытия, а также и трудность применения его в конкретных случаях. Поэтому для некоторых частных случаев он выбирает иной путь. А именно: он утверждает, что должно существовать некоторое естественное равенство (a natural par) между землей и трудом, так что можно выражать стоимость безразлично "в каждом из обоих, а еще лучше - в обоих". Даже ошибка его запечатлена гениальностью.
К теории стоимости Петти господин Дюринг делает следующее глубоко продуманное замечание: "Если бы он глубже продумал это, то в других местах не могли бы встречаться следы противоположного воззрения, о которых упоминалось уже раньше",-вернее, о чем "раньше" совершенно не упоминалось, кроме слов о том, что "следы" "незначительны". Для господина Дюринга весьма характерна эта манера "раньше" намекнуть на что-нибудь в ничего не значащей фразе, чтобы "позже" заставить думать читателя, будто ему уже "раньше" сообщали суть дела, мимо которой наш автор прошмыгивает в действительности и раньше и позже.
Но вот у Адама Cмита мы встречаем не только "следы" "противоположных воззрений", а два или даже три, а еще точнее даже четыре диаметрально противоположных понимания стоимости, весьма мирно уживающихся друг с другом. Однако то, что представляется
236 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
естественным у основоположника политической экономии, который по необходимости нащупывает, экспериментирует, борется с только формирующимся идейным хаосом, то не может не казаться странным у автора, подводящего итоги более чем полуторастолетней работы, результаты которой перестали быть достоянием книжной мудрости и отчасти вошли в общий оборот мысли. А переходя от большого к малому, как мы видели, сам господин Дюринг тоже дает на выбор целых пять различных видов стоимости, а значит, и столько же противоположных воззрений. Конечно, "если бы он глубже продумал это", то он не потратил бы столько усилий, чтобы преподнести своим читателям, вместо прозрачно-ясной концепции Петти, весь хаос и путаницу своих взглядов.
Совершенно законченной, как бы вылитой из одного куска, работой Петти является его "Quantulumcunque concerning Money", вышедшее в 1682 году, десять лет после его "Anatomy of Ireland" (эта последняя появилась "впервые" в 1672 г., а не в 1691 г., как уверяет господин Дюринг, списывающий это из "наиболее ходких компилятивных руководств"). Здесь совершенно исчезли последние следы меркантилистских воззрений, встречающиеся в других его сочинениях. Это-по содержанию и форме-настоящий шедевр, и поэтому, конечно, даже и название его не упоминается у господина Дюринга. Разумеется, вполне в порядке вещей то, что у такой посредственности, как господин Дюринг, с его надутым чванством школьного учителя, может вызывать лишь недовольное ворчание и брюзжание этот гениальнейший и оригинальнейший экономист, у которого его теоретические проблески мысли не маршируют в шеренге, в виде готовых "аксиом", а как бы вырываются поодиночке из углубленного изучения "сырого" практического материала, например налоговых вопросов.
Не лучше собственно экономических работ Петти господин Дюринг третирует его обоснование "политической арифметики", т. е. попросту статистики. Господин Дюринг презрительно пожимает плечами по поводу странностей примененных Петти методов. Если вспомнить причудливые методы, которыми пользовался в этой области еще Лавуазье сто лет спустя, если принять во внимание, как далека еще современная статистика от поставленной ей Петти в крупных чертах цели, то такое самодовольное щеголянье своим всезнайством двести лет post festum предстанет во всей своей неприкрашенной глупости.
Самые значительные идеи Петти, которых и следа нет в "предприятии" господина Дюринга, представляют, по его утверждению,
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 237
только отрывочные замечания, случайные мысли и высказывания;
только в наше время, вырвав из связи отдельные цитаты, можно будто бы приписать этим замечаниям не принадлежащее им самим по себе значение; они, следовательно, не играют никакой роли в действительной истории политической экономии, а только в современных книгах, находящихся ниже уровня "основательной" критики и "изложения истории в высоком стиле" господина Дюринга. Повидимому, затевая свое "предприятие", он имел в виду каких-то до наивности доверчивых читателей, которым в голову не придет проверить его утверждения. Мы к этому вернемся еще вскоре (когда пойдет речь о Локке и Норзе), а пока мы взглянем мимоходом на Буагильбера и Лоу.
Что касается первого, то мы здесь укажем на eдинственную принадлежащую господину Дюрингу находку. Он открыл незамеченную раньше связь между Буагильбером и Лоу. Именно Буагильбер утверждает, что благородные металлы могут быть заменены кредитными деньгами (un morceau de papier) в нормальных денежных функциях, исполняемых ими в товарном производстве. Лоу же воображает, будто произвольное "увеличение числа" этих "кусочков бумаги" увеличивает народное богатство. Отсюда господин Дюринг умозаключает, что "ход мысли" Буагильбера "заключал в себе уже новую фазу меркантилизма", иными словами, заключал в себе уже взгляды Лоу. Это доказывается следующим образом: "Оставалось только приписать "простым кусочкам бумаги" ту самую роль, которую должны были играть благородные металлы, и таким путем тотчас же совершалось превращение меркантилизма". Таким путем можно тотчас же совершить превращение дяди в тетку. Правда, господин Дюринг смягчает свое утверждение: "Разумеется, Буагильбер не имел этого намерения". Но, чорт побери, как он мог иметь намерение заменить свое рационалистическое понимание денежной роли благородных металлов меркантилистским суеверием на том основании, что, согласно ему, благородные металлы заменимы в этой роли бумажными деньгами? "Но,- продолжает господин Дюринг в том же тоне серьезного комизма,-надо согласиться, что у нашего автора попадаются местами действительно удачные замечания" (стр. 83).
Относительно Лоу у господина Дюринга попадается только одно "действительно удачное замечание": "И Лоу, разумеется, не мог никогда окончательно истребить последнюю основу" (именно "базис благородных металлов"), "но он продолжал без конца выпускать ассигнации, пока система не лопнула" (стр. 94). В действительности целью выпуска бумажных приманок, простых денежных знаков,
238 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
было не "истребление" базиса благородных металлов, а извлечение его из карманов публики в пустые кассы государства.
Но вернемся к Петти и к той ничтожной роли, которую приписывает ему господин Дюринг в истории политической экономии. Послушаем сперва, что он рассказывает о ближайших преемниках Петти, Локке и Норзе. В одном и том же 1691 году появились "Considerations on Lowering of Interest and Raising of Money" Локка и "Discourse upon Trade" Норза.
"Рассуждения (Локка) о проценте и монете не выходят из рамок размышлений, обычных в эпоху меркантилизма и считавшихся с фактами государственной жизни". Читателю этого "сообщения" должно теперь быть совершенно понятно, почему "Lowering of Interest" Локка оказало во второй половине XVIII века такое огромное, и притом разностороннее, влияние на политическую экономию во Франции и Италии.
"О свободе размера процентной ставки не один купец думал таким же образом" (как Локк) "и в ходе событий привыкли считать недействительными ограничения процента. В такое время, когда Дедли Нррз мог свободно писать свой "Discourse upon Trade" в духе свободы торговли, в воздухе уже как бы должно было носиться многое такое, благодаря чему теоретическая оппозиция против ограничений процента не казалась чем-то неслыханным" (стр. 64).
Итак, Локку оставалось только подумать над мыслями того или иного современного ему "купца" или же подхватить многое, "как бы уже носившееся в воздухе" в его время, чтобы начать теоретизировать о свободе процента н не сказать ничего "неслыханного". Но, в действительности, еще Петти в 1662 году в своем "Treatise on Taxes and Contributions" противопоставлял процент, как денежную ренту, называемую нами ростовщичеством (rent of money which we call usury), земельной ренте и ренте с домов (rent of land and houses), а помещиков, требовавших законодательных мер для понижения не земельной, а денежной ренты, убеждал в тщетности и бесполезности составления положительных гражданских законов, противоречащих закону природы (the vanity and fruitlessness of making civil positive law against the law of nature). Поэтому в своем "Quantu-lumcunque"(1682r.) он называет государственное регулирование процента столь же нелепой затеей, как и регулирование вывоза благородных металлов или вексельного курса. В том же сочинении он излагает незыблемые соображения о raising of money (например, попытку назвать 1/2 шиллинга 1 шиллингом, начеканив из унции серебра двойное количество шиллингов).
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 239
В последнем пункте Локк и Норз ограничиваются почти копированием его. Что же касается вопроса о проценте, то Локк присоединяется к рассуждениям Петти о параллели между процентом с капитала и земельной рентой, а Норз, идя дальше, противопоставляет процент, как ренту на капитал (rent of stock), земельной ренте (rent af land) и капиталистов (стоклордов) противопоставляет крупным землевладельцам (лэндлордам). Но зато Локк принимает требуемую Петти свободу процента с ограничениями, Норз же - целиком.
Господин Дюринг превосходит самого себя, когда сам он, закоснелый меркантилист в "более субтильном" смысле, отделывается от "Discourses upon Trade" Дедли Норза замечанием, что они написаны "в духе теории свободы торговли". Это все равно, что сказать о Гарвее, что он писал "в духе" теории кровообращения. Сочинение Норза-не говоря о его прочих достоинствах-представляет собою классическое, строго последовательное изложение учения о свободе торговли как внешней, так и внутренней, и в 1691 г. оно, разумеется,. было "чем-то неслыханным" !
Кроме того, господин Дюринг сообщает, что Норз был "торговцем", к тому же скверным человеком, и что его сочинение "не встретило никакого одобрения". Удивительное ли дело, что в момент окончательной победы в Англии системы таможенного протекционизма подобное сочинение не встретило "одобрения" у задававшей тогда тон сволочи! Но это нисколько не помешало тому, что оно сейчас же начало оказывать теоретическое влияние, которое можно отметить в целом ряде появившихся непосредственно после него в Англии, отчасти еще в XVII веке, экономических сочинений.
Локк и Норз показывают нам, как за первыми смелыми выступлениями Петти почти во всех областях политической экономии последовали дальнейшие шаги - в отдельных направлениях - его английских преемников. Даже самый поверхностный наблюдатель не может не заметить следов этого процесса за период 1691-1752 гг., ибо все более значительные экономические работы этой эпохи примыкают - положительным или отрицательным образом - к Петти. Поэтому период этот, давший массу оригинальных голов, является самым важным для изучения постепенного зарождения политической экономии. "Изложение истории в высоком стиле", вменяющее Марксу в непростительную вину то, что он в "Капитале" придает такое значение Петти и писателям того периода, попросту вычеркивает их из летописи истории. От Локка, Норза, Буагильбера и Лоу оно перескакивает прямо к физиократам, и затем у входа в действительный храм политической экономии появляется Давид Юм.
240 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
С позволения господина Дюринга, мы восстановим хронологический порядок, поместив Юма перед физиократами.
Экономические "Опыты" Юма появились в 1752 г. В связанных между собой опытах: "Of Money", "Of the Balance of Trade", "Of Commerce" Юм следует по пятам - часто также в чудачествах - за сочинением Якова Вандерлинта: "Money answers all things", Лондон 1734 г. С сочинениями этого Вандерлинта, оставшимися совершенно неизвестными господину Дюрингу, считались еще в английской экономической литературе конца XVIII века, т. е. в после-смитовскую эпоху.
Подобно Вандерлинту, Юм рассматривает деньги как простой знак стоимости; он переписывает почти дословно из Вандерлинта (и это важно, так как теорию знаков стоимости он мог заимствовать из многих других сочинений), почему торговый баланс не может быть постоянно в пользу или против одной какой-либо страны; он учит, подобно Вандерлинту, о равновесии балансов, устанавливающемся естественным путем, сообразно различной экономической ситуации отдельных стран; он проповедует, подобно Вандерлинту, только менее смело и последовательно, свободу торговли; он указывает вместе с Вандерлинтом, но только более поверхностно, на потребности, как на стимулы производства; он следует за Вандерлинтом, когда ошибочно приписывает банковским деньгам и всем официальным ценным бумагам влияние на товарные цены; он вместе с Вандерлинтом отвергает кредитные деньги; подобно Вандердинту, он ставит в зависимость цены товаров от цены труда, т. е. от заработной платы; он списывает у него даже нелепое утверждение, будто накопление сокровищ понижает товарные цены и т. д. и т. д.
Господин Дюринг уже давно бормотал на оракульский манер
о непонимании другими юмовской теории денег и, в частности, угрожающе кивал в сторону Маркса, который к тому же указал в "Капитале", с нарушением полицейских правил, на тайную связь Юма с Вандерлинтом и с Дж. Масси, о котором речь ниже.
Что касается этого непонимания, то дело в следующем. О подлинной теории денег Юма, согласно которой деньги - это просто знак стоимости и, значит, товарные цены, при прочих равных усло-
виях, падают по мере увеличения обращающейся денежной массы и повышаются пропорционально уменьшению ее,- об этой теории господин Дюринг, при всех своих лучших намерениях, способен только - правда, на свой собственный, ясный как день, манер - повторять лишь ошибочные утверждения своих предшественников. Юм же, выставив эту теорию, возражает сам себе (и это сделал
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 241
уже, исходя из тех же самых предпосылок, Монтескье), что ведь "известно", что со времени открытия американских рудников "промышленность выросла у всех европейских народов, за исключением владельцев этих рудников", и что, "помимо других причин, виной этого - увеличение количества золота и серебра". Он объясняет это явление тем, что "хотя высокая цена товаров есть необходимое следствие увеличения количества золота и серебра, но она вытекает не непосредственно из этого увеличения, а некоторое время спустя, пока деньги не войдут во всеобщее употребление и не окажут своего действия во всех слоях народа". В этот промежуточный период они оказывают благодетельное влияние на промышленность и торговлю. В конце этого рассуждения Юм объясняет нам,-хотя значительно одностороннее, чем многие его предшественники и современники, - также причину этого: "Легко проследить за движением денег через все общество, и тогда мы найдем, что они должны подстегнуть прилежание всякого, прежде чем они поднимут цену труда".
Иными словами: Юм описывает здесь действие революции в стоимости благородных металлов, именно обесценения их, или, что сводится к тому же самому, действие революции, происшедшей с мерилом стоимости благородных металлов. Он правильно указывает, что это обесценение, при происходящем постепенно выравнивании товарных цен, лишь в последнем счете "поднимает цену труда", т. е. попросту заработную плату,-что, следовательно, оно увеличивает прибыль купцов и промышленников - и, таким образом, "подстегивает прилежание" их за счет рабочих (что он находит, однако, совершенно в порядке вещей). Но настоящего научного вопроса, влияет ли и как влияет усиленный приток благородных металлов, при неизменной стоимости их, на товарные цены, - этого вопроса он себе не ставит и смешивает всякое "увеличение количества благородных металлов" с их обесценением. Словом, Юм поступает точно так, как это ему приписывает Маркс ("Zur Kritik", стр. 141). Мы еще вернемся вкратце к этому пункту, а раньше обратимся к "Опыту" Юма об "Interest".
Замечание Юма, направленное прямо против Локка, о том, что процент регулируется не массой наличных денег, а нормой прибыли, и все прочие его рассуждения о причинах, вызывающих тот или иной уровень процента, - все это, выраженное гораздо более точно, но менее остроумно, находится в сочинении, появившемся в 1750 г., за два года до "Опыта" Юма: "Опыт об определяющих причинах естественной высоты процента, где рассматриваются взгляды сэра В. Петти и м-ра Локка по этому предмету" ("An Essay on the
242 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
Governing Causes of the Natural Rate of Interest, wherein the sentiments of Sir W. Petty and Mr. Locke, on that head, are considered"). Автором его является Дж. Maccи, разносторонний писатель, которого, как видно из современной английской литературы, много читали. Объяснение Адамом Смитом высоты процента ближе к Масси, чем к Юму. Оба - Maccи и Юм - ничего не знают и не говорят о природе "прибыли", которая играет у обоих одну и ту же роль.
"Вообще,- разглагольствует господин Дюринг,- к оценке Юма подходили с предвзятым мнением, приписывая ему идеи, которых он вовсе не имел". Господин Дюринг сам дает нам не один яркий пример подобного "подхода".
Так, например, "Опыт" Юма о проценте начинается следующими словами: "Ничто не считают более верным признаком цветущего состояния какого-нибудь народа, чем низкий уровень процентной ставки; и это вполне правильно, хотя в объяснении причины этого я расхожусь с обычным мнением". Итак, уже в первой фразе своего "Опыта" Юм указывает, что взгляд на низкий уровень процента, как на самый верный признак цветущего состояния народа, был уже в его время ставшей общим местом банальностью. И, действительно, со времени Чайльда эта "идея" имела целых сто лет для своего популяризирования. У господина Дюринга же мы читаем: "Из взглядов Юма на высоту процента надо, главным образом, выделить идею, что она истинный барометр состояния (какого?) и что низкий уровень его является почти безошибочным признаком процветания какого-нибудь народа" (стр. 130). Чьими же устами говорит "предвзятость"? Устами самого господина Дюринга.
Между прочим, наш критический историограф выражает наивное удивление по поводу того, что Юм, высказав удачную идею, "даже не указывает на себя, как на автора ее". С господином Дюрингом такого казуса не случилось бы.
Мы видели, что Юм смешивает всякое увеличение количества благородных металлов с тем увеличением их, которое сопровождается обесценением, революцией в их собственной стоимости, т. е. в мериле стоимости товаров. Это смешение было у Юма неизбежно, так как он не имел ни малейшего представления о функции благородных металлов, как мерила стоимости. Он не мог иметь его, так как он не знал ровно ничего о самой стоимости. Само это слово встречается, кажется, только один раз в его статьях, именно там, где он якобы исправляет, а на самом деле еще ухудшает ошибку Локка, что благородные металлы имеют "только воображаемую стоимость", утверждением, что они имеют "главным образом фиктивную стоимость".
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 243
Он стоит в этом вопросе значительно ниже не только Петти, но и некоторых своих английских современников. Он обнаруживает ту же "отсталость", когда старомодным образом все еще прославляет "купца" как главную пружину производства, от чего уж задолго до него отказался Петти. Что касается уверения Дюринга, будто Юм в своих очерках касается "главнейших экономических проблем", то достаточно сравнить их хотя бы с цитируемым Адамом Смитом сочинением Кантильона (вышло, как и "Опыт" Юма, в 1752 г., но много лет спустя после смерти автора), чтоб увидеть, как узок кругозор политико-экономических работ Юма. Юм, несмотря на выданный ему господином Дюрингом патент, остается и в области политической экономии почтенной величиной, но он здесь совершенно не оригинальный исследователь, и тем менее создающий эпоху мыслитель. Влияние его экономических работ на образованные круги его времени объясняется не только прекрасной формой изложения, но гораздо больше тем, что они являлись прогрессивно-оптимистическим дифирамбом расцветавшим тогда промышленности и торговле, иными словами, были прославлением быстро поднимавшегося тогда в Англии вверх капиталистического общества, у которого они поэтому должны были встретить "одобрение". Здесь будет достаточно краткого указания. Всякий знает, какая ожесточенная борьба велась как раз во времена Юма английскими народными массами против системы косвенных налогов, планомерно проводившейся тогда пресловутым Робертом Уольполем для снятия налогового бремени с плеч помещиков и вообще богатых классов. В "Опыте о налогах" (Essay on Taxes)" где Юм, не называя его, полемизирует против своего никогда не забываемого им авторитета, Вандерлинта, ожесточеннейшего противника косвенных налогов и решительнейшего сторонника обложения земли, мы читаем следующее: "Действительно, они (налоги на предметы потребления) должны быть очень высоки и очень неразумно установлены, чтобы рабочий не мог - не повышая цены своего труда - выплатить их, усилив свое прилежание и бережливость". Кажется, что слышишь Роберта Уольполя, особенно если к этому присовокупить то место в "Опыте о государственном кредите", где, в связи с вопросом о трудности обложения государственных кредиторов, говорится: "уменьшение их дохода не может быть замаскировано тем, что это простая статья акциза или пошлины".
Восхищение Юма буржуазной деятельностью не было платоническим, как это и можно ожидать со стороны шотландца. Пустившись в жизнь голым, как сокол, он дошел до приличного ежегодного дохода не в одну тысячу фунтов стерлингов, что господин Дюринг (дело
244 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
ведь идет здесь не о Петти) излагает со свойственным ему остроумием: "Благодаря разумной частной экономии он, при весьма скромных средствах, добился того, что мог писать, не думая угодить никому". По поводу же дальнейшего замечания господина Дюринга: "Он никогда не сделал ни малейшей уступки влиянию партий, государей или университетов", надо указать следующее: хотя неизвестно, чтобы Юм вел литературные компанейские дела с каким-нибудь "Вагенером", но известно, что он был рьяным сторонником олигархии вигов, которая высоко ставила "церковь и государство", в награду за что он получил сперва место секретаря посольства в Париже, а затем несравненно более важное и доходное место помощника государственного секретаря. "В политическом отношении Юм был и оставался всегда консервативным человеком, строго монархического образа мыслей. Поэтому сторонники господствующей церкви не относились к нему с таким озлоблением, как к Гиббону", говорит старый Шлоссер. "Этот эгоист Юм, этот фальсификатор истории", говорит "грубо" плебейский Коббет - этот Юм называет английских монахов жирными, не имеющими ни жены, ни детей и живущими нищенством бездельниками, "а сам он никогда не имел ни семьи, ни жены, был огромным толстяком, откармливающимся на общественные деньги, которых он не заслужил каким-нибудь действительно общеполезным делом". Юм, говорит господин Дюринг, "в практическом устройстве жизни имеет в существенных чертах большое преимущество перед Кантом".
Но почему Юму отведено такое исключительное место в "Критической истории"? Просто потому, что этот "серьезный и тонкий мыслитель" имеет честь быть Дюрингом XVIII века. Как Юм служит доказательством тому, что "создание целой отрасли науки (политической экономии) было делом более просвещенной философии", гак и его деятельность как предтечи является лучшей гарантией того, что вся эта отрасль науки найдет свое ближайшее завершение в том феноменальном муже, который превратит просто "более кгросвещенную" философию в абсолютно светозарную философию действительности и у которого, - точно так же, как у Юма, "что иа германской почве является совершенно беспримерным до сих пор...-занятия философией в узком смысле слова соединены с научными работами в области народного хозяйства". В соответствии с этим мы находим, что господин Дюринг раздувает значение почтенного Юма как экономиста и превращает его в звезду первой величины, значение которой не признавалось благодаря той же зависти, которая так упорно замалчивает до сих пор и "основополож-иые для эпохи" деяния господина Дюринга.
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 245
* * *
Как известно, школа физиократов оставила нам в "Экономической таблице" Кенэ загадку, о которую обломали себе зубы все принимавшиеся за нее критики и историки политической экономии. Эта таблица, которая должна была наглядно иллюстрировать идеи физиократов о производстве и обращении совокупного богатства какой-нибудь страны, осталась в достаточной мере темной для экономистов, живших после Кенэ. Господин Дюринг и здесь берется дать нам окончательное решение. Что "должно обозначать" это экономическое отображение отношений производства и обращения у самого Кенэ, говорит он, можно понять только, если "предварительно точно исследовать свойственные ему руководящие идеи". Это тем более необходимо, что до сих пор их изображали с какой-то "расплывчатой неопределенностью", и даже у Адама Смита "нельзя узнать их существенных черт". С этим традиционным "легковесным изложением" господин Дюринг берется покончить раз навсегда. И вот он начинает водить за нос своего читателя на протяжении целых пяти страниц, пяти страниц, полных напыщенных оборотов речи, бесконечных повторений и рассчитанного беспорядка, которые должны прикрыть тот роковой факт, что господин Дюринг не может рассказать о "руководящих идеях" Кенэ больше, чем можно найти в "популярнейших компилятивных руководствах", от которых он так неутомимо предостерегает читателя. "Одной из сомнительнейших сторон" этого введения является то, что уже здесь господин Дюринг мимоходом касается таблицы, известной пока только по названию, а затем растекается мыслью во всякого рода "размышлениях", как, например, о "различии между затратами и результатом". Если это различие "и не встречается в готовом виде в идеях Кенэ", то зато господин Дюринг дает нам ослепительный образчик его, когда он добирается от растянутых "затрат" своего введения до своего изумительно краткого "результата", да заключения о самой таблице. Приведем же все, буквально все, что он считает необходимым сказать о таблице Кенэ.
В "затратах" господин Дюринг говорит: "Ему (Кенэ) казалось самоочевидным, что доход (господин Дюринг перед этим говорит о чистом продукте) должно рассматривать и трактовать как денежную стоимость... он тотчас же связал свои размышления (!) с денежными стоимостями, которые он предполагает как результат про-. дажи всех сельскохозяйственных продуктов при переходе их из первых рук. Таким образом (!) он оперирует в столбцах своей таблицы с несколькими миллиардами" (т. е. денежными стоимостями). Мы, значит, трижды узнаем, что Кенэ оперирует в таблице "денежными
246 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
стоимостями" "сельскохозяйственных продуктов", включая сюда стоимость "чистого продукта" или "чистого дохода". Мы читаем далее: "Если бы Кенэ вступил на путь подлинного естественного анализа и перестал считаться не только с благородными металлами и количеством денег, но и с денежными стоимостями... Но он оперирует все время суммами стоимостей и представлял себе (!) заранее чистый продукт как некоторую денежную стоимость". Таким образом, в четвертый и в пятый раз,-в таблице существуют только денежные стоимости.
"Он (Кенэ) получил его (чистый продукт), вычтя затраты и думая (!) главным образом (не традиционное, но зато тем более легковесное изложение) о той стоимости, которая в качестве ренты, доставалась земельному собственнику". Мы все еще не сдвинулись с места; но вот теперь дело пойдет на лад: "С другой стороны однако-же (это "однакоже"-настоящий перл!) чистый продукт входит как естественный предмет в обращение и становится, таким образом, элементом, который служит для поддержания класса, называемого бесплодным. Здесь можно тотчас же (!) заметить путаницу, получающуюся оттого, что в одном случае денежная стоимость, а в другом сами вещи определяют логическое развитие взглядов". Пови-димому, вообще всякое товарное обращение страдает той "путаницей", что товары входят в него одновременно и как "естественный предмет" и как "денежная стоимость". Но мы все еще вертимся вокруг да около "денежных стоимостей", ибо "Кенэ хочет избежать двойной оценки народно-хозяйственного дохода".
Заметим, с разрешения господина Дюринга: у Кенэ внизу, в "анализе" таблицы, фигурируют различные виды продуктов как "естественные предметы", а вверху, в самой таблице,-их денежные стоимости. Впоследствии Кенэ даже поручил своему подручному, аббату Бодо, внести в самое таблицу, на-ряду с денежными стоимостями, и естественные предметы.
После стольких "затрат", наконец, и "результат". И вот что, к изумлению нашему, мы слышим: "Но непоследовательность (по отношению к роли, приписываемой Кенэ земельным собственникам) становится тотчас же очевидной, если только задать вопрос, что же делается в хозяйственном кругообороте с чистым продуктом, присвоенным в качестве ренты. Здесь методу мышления физиократов и экономической таблице остается только впасть в доходящие до мистицизма путаницу и произвол".
Конец венчает дело. Итак, господин Дюринг не знает, "что делается в хозяйственном кругообороте (изображаемом таблицей)
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 247
с чистым продуктом, присвоенным в качестве ренты". Таблица для него - "квадратура круга". По собственному признанию, он не понимает азбуки физиократии. После всего этого хождения вокруг да около, после всего этого толчения воды в ступе, после скачков вперед, назад, арлекинад, диверсий, повторений и умопомрачающей путаницы, которые должны были нас подготовить к потрясающему объяснению, "что должна означать таблица у самого Кенэ", - после всего этого мы имеем под конец стыдливое признание господина Дюринга, что он сам этого не знает.
Освободившись от этого тягостного секрета, сбросив горациев-скую черную заботу, сидевшую у него на плечах во время поездки по физиократической стране, наш "серьезный и тонкий мыслитель" с новой бодростью ударяет в литавры: "Линии, которые Кенэ проводит туда и сюда в своей, впрочем, довольно простой (!) таблице (их всего-навсего шесть) и которые должны представить обращение чистого продукта", наводят на мысль, не принимала ли участия при составлении "этих странных соединений столбцов" математическая фантастика; они напоминают о занятиях Кенэ квадратурой круга и т. д. Так как эти линии, несмотря на всю свою простоту, остаются, по собственному признанию господина Дюринга, непонятными ему, то он должен, по своему излюбленному способу, заподозрить их. После этого он смело уже может нанести последний удар роковой таблице: "Рассмотрев чистый продукт с этой сомнителънейшей стороны" и т. д. Свое вынужденное признание, что он ни слова не понимает в "Tableau economique" и в "роли", которую играет в ней при этом чистый продукт, - это господин Дюринг называет "сомнительнейшей стороной чистого продукта"! Что за юмор висельника!
Но чтобы наши читатели не остались в том же безнадежном неведении о таблице Кенэ, в каком неизбежно пребывают те, кто чер-пают свою экономическую мудрость "из первых рук" от господина Дюринга, мы вкратце сообщим следующее.
Как известно, у физиократов общество делится на три класса:
1) производительный класс, занятый действительно в земледелии, - фермеры и сельскохозяйственные рабочие; они называются производительными, ибо их труд дает избыток-ренту; 2) класс, присваивающий этот избыток; в него входят помещики и вся их челядь, государь и все вообще оплачиваемые государством чиновники и, наконец, церковь как присвоительница десятины. Для краткости мы в дальнейшем будем называть первый класс "фермерами", а второй "земельными собственниками"; 3) промышленный или стерильный (бесплодный) класс, бесплодный потому, что, согласно физиократической
248 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
точке зрения, он прибавляет к доставляемым ему производительным классом сырым материалам ровно столько стоимости, сколько он потребляет в виде жизненных продуктов, доставляемых ему тем же самым классом. Таблица Кенэ имеет своей задачей показать наглядным образом, как обращается между этими тремя классами совокупный продукт какой-нибудь страны (на деле-Франции) и как он служит для ежегодного воспроизводства.
В качестве первой предпосылки таблица предполагает всеобщее распространение фермерской системы, а с ней и крупного сельского хозяйства, как его понимала эпоха Кенэ; образцом ему здесь служили Нормандия, Пикардия, Иль-де-Франс и некоторые другие-французские провинции. Поэтому фермер является действительным руководителем сельского хозяйства, представляет в таблице весь производительный (занимающийся земледелием) класс и выплачивает земельному собственнику ренту в деньгах. Совокупности фермеров приписывается основной капитал или инвентарь в десять миллиардов ливров, пятая часть которых, т. е. два миллиарда, представляет ежегодно возобновляемый оборотный капитал: при установлении этой пропорции Кенэ руководствовался данными о наилучших фермерствах вышеназванных провинций.
Затем имеются еще следующие предпосылки: 1) простоты ради предполагается постоянство цен и простое воспроизводство; 2) исключается всякое обращение продуктов в пределах одного класса и рассматривается только обращение их между классами; 3) все купли-продажи, происходящие между классами в течение хозяйственного года, объединяются в одну совокупную сумму. Наконец, надо помнить, что в эпоху Кенэ во Франции-как, более или менее, во всей Европе - крестьяне удовлетворяли значительнейшую часть своих потребностей в продуктах не пищевого характера собственным домашним трудом; поэтому такая домашняя промышленность предполагается здесь как сама собою разумеющаяся составная часть сельского хозяйства.
Исходным пунктом таблицы является совокупный урожай, т. е. фигурирующий вверху таблицы валовой продукт из произведений почвы за год или целое воспроизводство страны, в данном случае Франции. Величина стоимости этого валового продукта определяется по средним ценам сельскохозяйственных произведений у торговых народов. Она равна пяти миллиардам ливров; это сумма, по возможным тогда статистическим расчетам, выражает приблизительно денежную стоимость валового сельскохозяйственного продукта Франции. Именно это и объясняет, почему Кенэ в своей таблице "опери-
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 249
рует несколькими миллиардами", именно пятью миллиардами ливров, а не пятью livres tournois.
Итак, весь валовой продукт, стоимостью в пять миллиардов, находится в руках производительного класса, т. е. прежде всего фермеров, которые произвели его, выложив за год оборотный капитал в два миллиарда, соответствующий основному капиталу в десять миллиардов. Сельскохозяйственные продукты, жизненные припасы, сырые материалы и т. д., необходимые для возмещения оборотного капитала, т. е. для содержания всех непосредственно занятых в земледелии лиц, изъемлются in natura из совокупного урожая и идут в дело на новое сельскохозяйственное производство. Так как, согласно вышесказанному, предполагается постоянство цен и простое воспроизводство в раз данном масштабе, то денежная стоимость этой изъятой части валового продукта равняется двум миллиардам ливров. Следовательно, эта часть не входит в общее обращение. Ибо, как уже замечено нами, в таблице не рассматривается обращение продуктов внутри, каждого отдельного класса, а только между различными классами.
По возмещении оборотного капитала от валового продукта остается избыток в три миллиарда, из которых два миллиарда в жизненных припасах, а один-в сырых материалах. Рента, которую фермеры должны платить земельным собственникам, равна, однако, только двум третям этой суммы, т. е. двум миллиардам. Мы вскоре-увидим, почему эти два миллиарда фигурируют под рубрикой "чистого продукта" или "чистого дохода".
Но кроме сельскохозяйственного "целого воспроизводства" стоимостью в пять миллиардов, из которых во всеобщее обращение входят три миллиарда, имеется еще, до начала изображенного в таблице движения, вся pecule нации, два миллиарда наличных денег в руках фермеров. С ними дело обстоит следующим образом.
Так как исходным пунктом таблицы является совокупный урожай, то он в то же время образует заключительный пункт некоторого экономического года, например 1758 г., после которого начинается новый экономический год. Во время этого нового, 1759 года, предназначенная для обращения часть валового продукта распределяется, с помощью ряда отдельных выплат и куплей-продаж, между двумя другими классами. Эти следующие друг за другом, раздробленные и растягивающиеся на целый год действия собираются - и оно не могло быть иначе при составлении таблицы - в несколько характеристичных, захватывающих каждый раз целый год, актов. К концу 1758 года класс фермеров получил обратно деньги, которые он.
250 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
выплатил в качестве ренты за 1757 год земельным собственникам (как это происходит, должна показать сама таблица), - именно два миллиарда ливров, которые фермеры, значит, могут в 1759 году снова пустить в обращение. Так как, по замечанию Кенэ, эта сумма значительно больше, чем в действительности требуется для совокупного обращения страны (Франции), где платежи происходят всегда по частям, то находящиеся в руках фермеров два миллиарда ливров представляют всю массу обращающихся в стране денег.
Класс загребающих ренту земельных собственников выступает прежде всего - как это случайно имеет место еще и ныне - в качестве получателей денег. По предположению Кенэ, земельные собственники в тесном смысле слова получают только четыре седьмых всей ренты в два миллиарда, две седьмых достаются правительству и одна седьмая духовенству, получающему десятину. Во времена Кенэ церковь была крупнейшим земельным собственником во Франции и получала, сверх того, десятину со всей прочей земельной собственности.
Потраченный "стерильным" классом в течение года оборотный капитал (avances annuelles) заключается в сырых материалах, стоимостью в один миллиард, - мы говорим только о сырых материалах, ибо орудия, машины и проч. относятся к изделиям самого этого класса. Что касается разнообразных ролей, которые приходится играть подобным изделиям в промысловой деятельности самого этого класса, то они так же мало касаются таблицы, как происходящее исключительно внутри него обращение товаров и денег. Заработная плата за труд, с помощью которого бесплодный класс превращает сырые материалы в мануфактурные товары, равна стоимости жизненных припасов, которые он получает отчасти прямо от производительного класса, отчасти косвенно через земельных собственников. Хотя сам он распадается на капиталистов и наемных рабочих, но, по основному воззрению Кенэ, он является одним совокупным классом, находящимся на жалованьи у производительного класса и у земельных собственников. Все промышленное производство, а значит и все соответствующее обращение, распределяющееся в течение всего следующего за урожаем года, тоже объединено в одно целое. Поэтому предполагается, что при начале описываемого в таблице кругооборота годичное производство товаров бесплодного класса находится целиком в его руках, что, следовательно, весь его оборотный капитал, т. е. сырые материалы, стоимостью в один миллиард, превратились в товары, стоимостью в два миллиарда, половина которых представляет цену потребленных в
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 251
течение этого периода изготовления товаров жизненных припасов. Но могут возразить: ведь бесплодный класс тоже потребляет промышленные продукты для собственного пользования; где фигурируют они, раз весь продукт этого класса переходит по каналам обращения к другим классам? На это мы получаем такой ответ:
бесплодный класс не только потребляет сам часть своих товаров, но старается еще помимо того удержать возможно большее количество их. Поэтому он продает пущенные им в оборот товары выше их действительной стоимости, и он должен это делать. Но это нисколько не изменяет условий таблицы, потому что оба других класса получают мануфактурные товары только по цене их совокупного производства.
Итак, мы знаем теперь экономическое положение трех различ-ных классов при начале описываемого таблицей движения.
Производительный класс, возместив в натуре свой оборотный капитал, имеет еще в своем распоряжении на три миллиарда сельскохозяйственных продуктов из валового производства и два миллиарда денег. Класс земельных собственников выступает пока только с своими притязаниями к производительному классу на ренту в два миллиарда. Бесплодный класс располагает мануфактурными товарами на сумму в два миллиарда. Обращение, происходящее только между двумя из этих классов, называется у физиократов неполным , а между всеми тремя - полным.
Теперь переходим к самой экономической таблице.
Первое (неполное) обращение. Фермеры выплачивают земель-ным собственникам, без эквивалента с их стороны, причитающуюся им ренту своими двумя миллиардами денег. На один из этих миллиардов земельные собственники покупают жизненные припасы у фермеров, к которым, таким образом, возвращается половина потраченных ими на выплату ренты денег.
В своем "Analyse du Tableau Economique" Кенэ больше не говорит о государстве, получающем две седьмых, и о церкви, получающей одну седьмую земельной ренты, ибо их общественная роль всем известна. По поводу же самих земельных собственников он говорит, что их траты - среди которых фигурируют и издержки всей их челяди - представляют в значительнейшей своей части бесплодные траты, за исключением той небольшой доли, которая применяется "для поддержания и улучшения иx имений и для подъема культуры их". Но, согласно "естественному праву", их настоящая функция заключается как раз в "заботе о хорошем управлении и в издержках для сохранения своей наследственной части", или, как развивается
252 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
дальше, в avances foncieres, т.е. в издержках на то,чтоб подготовить почву и снабдить фермеров всем необходимым инвентарем, который позволил бы им посвятить весь свой капитал исключительно делу сельскохозяйственной культуры.
Второе (полное) обращение. На второй, находящийся еще в их распоряжении, миллиард земельные собственники покупают мануфактурные товары у бесплодного класса, а последний на полученные деньги покупает у фермеров жизненные припасы.
Третье (неполное) обращение. Фермеры покупают у бесплодного класса на миллиард ливров мануфактурных товаров; значительная часть этих товаров состоит из земледельческих орудий и других, необходимых для сельского хозяйства, средств производства. Бесплодный класс возвращает фермерам эту самую сумму, накупив у них на миллиард сырых материалов, в возмещение своего собственного оборотного капитала. Благодаря этому к фермерам возвращаются выплаченные ими в виде ренты два миллиарда ливров, и баланс подведен. А этим решается и великая загадка о том, "что становится в хозяйственном кругообороте с чистым продуктом, присвоенным в качестве ренты".
Мы видели выше, что в руках производительного класса имеется в начале процесса избыток стоимостью в три миллиарда. Из них только два были выплачены земельным собственникам, как чистый продукт, в виде ренты. Третий миллиард из избытка образует проценты на весь вложенный фермерами капитал, составляя на десять миллиардов десять процентов. Этот процент они получают - заметим это-не из обращения; он находится in natwa в их руках, они его только реализуют в обращении, обменяв его с помощью обращения на мануфактурные товары той же стоимости.
Без этого процента фермер, главный деятель сельского хозяйства, не авансировал бы ему основного капитала. Уже с этой точки зрения присвоение фермером доли сельскохозяйственного прибавоч-ного дохода, представляющей процент, является, согласно физиократам, столь же необходимым условием воспроизводства, как сам класс фермеров; поэтому этот элемент нельзя причислить к категории национального "чистого продукта" или "чистого дохода", ибо последний характеризуется именно тем, что его можно потребить без всякого отношения к непосредственным потребностям национального воспроизводства. Но этот фонд в один миллиард служил, согласно Кенэ, главным образом для необходимых в течение года исправлений и отчасти для обновления основного капитала, далее в качестве резервного фонда против несчастных случаев, наконец, если
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 253
можно, для увеличения основного и оборотного капиталов, а также для улучшения почвы и для расширения культуры.
Весь процесс, действительно, "довольно прост". В обращение пускаются: фермерами-два миллиарда денег, для уплаты ренты, и на
три миллиарда продуктов, из которых две трети жизненных припасов и одна треть сырых материалов; бесплодным классом - на два миллиарда мануфактурных товаров. Из жизненных припасов, стоимостью в два миллиарда, одна половина потребляется земельными
собственниками и связанными с ними группами, другая - бесплодным классом в уплату за его труд. Сырые материалы, стоимостью в один миллиард, возмещают оборотный капитал этого же класса. Из обращающихся мануфактурных товаров на два миллиарда ливров
одна половина достается земельным собственникам, другая фермерам, для которых она является лишь превращенной формой процента на вложенный ими капитал, процента, полученного в первоначальном виде из сельскохозяйственного производства. Деньги же, пущенные фермерами в обращение в виде уплаты за ренту, возвращаются к ним обратно благодаря продаже их продуктов, и, благодаря этому, тот же кругооборот может сызнова начаться в ближайшем экономическом году.
А теперь пусть читатель присмотрится к "действительно критическому", столь превосходящему "традиционное легковесное объясне-ние", изложению господина Дюринга. Повторив пять раз подряд с таинственным видом, как неосторожно оперирует Кенэ в таблице с одними только денежными стоимостями, - что, между прочим, ока-
залось ложным, - он приходит под конец к тому результату, что на
вопрос о том, "что же делается в хозяйственном кругообороте с чистым
продуктом, присвоенным в качестве ренты", "экономической таблице остается только впасть в доходящую до мистицизма путаницу и произвол". Мы видели, что таблица, это столь же простое, как и гениальное для своего времени, изображение годового npoцecca воспроизводства в его реализации через обращение, очень точно отвечает на вопрос о том, что становится с этим чистым продуктом в сельскохозяйственном кругообороте; таким образом, "мистицизм" с "путаницей и произволом" остаются опять-таки только на долю господина Дюринга, как "сомнительнейшая сторона" и единственный "чистый продукт" его физиократических занятий.
Господин Дюринг так же хорошо знаком с исторической ролью
физиократов, как и с их теорией. "В лице Тюрго, - поучает он нас,-физиократия во Франции пришла к своему практическому и теоретическому концу". То, что Мирабо в своих экономических
254 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
воззрениях был по существу физиократом, что в Учредительном собрании 1789 г. он был первым авторитетом в экономических вопросах, что собрание это в своих экономических реформах перевело значительную часть физиократических учений из области теории в область практики и, в частности, обложило высоким налогом присваиваемый земельной собственностью, "без эквивалента", чистый продукт, земельную ренту, - все это не существует для "некоего" Дюринга.
Господин Дюрпнг одной длинной чертой через период 1691 - 1752 гг. вычеркнул всех предшественников Юма, другой такой же чертой он вычеркивает действовавшего в промежутке между Юмом и Адамом Смитом сэра Джемса Стюарта. О его большом произведении, которое - не говоря уже о его исторической важности - надолго обогатило область политической экономии, в "предприятии" господина Дюринга не говорится ни звука. Зато он обзывает Стюарта самым бранным словом, существующим в его лексиконе, и говорит, что он был "профессором" во время А. Смита. К сожалению, это чистая выдумка. Стюарт в действительности был крупным шотландским помещиком, который был изгнан из Великобритании за участие якобы в заговоре в пользу Стюартов и который, благодаря своим путешествиям и долгому пребыванию на материке, ознакомился с экономическим положением различных стран.
Коротко говоря: согласно "Критической истории", значение всех прежних экономистов сводится или к тому, что их учения представляют как бы "зачатки" более глубоких, "основоположных" исследований господина Дюринга, иди же к тому, что своей негодностью они только больше оттеняют ценность их. Однако и в политической экономии существует несколько героев, дающих не только "зачатки" для "более глубокого основоположения", но и теоремы, из которых оно, как предписано в натурфилософии, не "развивается", а "компонируется": это-"несравненно выдающаяся величина"-Лист, который придал к вящшей выгоде немецких фабрикантов "мощный" вид "более деликатным" меркантилистским теориям какого-то Феррье и других; это, далее, Кэри, вся мудрость которого заключена в следующем положении: "система Рикардо, это -система раздора... она приводит к порождению классовой вражды... его сочинение является руководством демагога, стремящегося к власти путем раздела земли, войны и грабежа", это, наконец, путаник лондонского Сити - Маклеод.
Поэтому люди, которые в настоящее время и в "ближайшее обозримое будущее" захотят изучать политическую экономию, поступят
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 255
благоразумнее, если они ознакомятся с "водянистыми продуктами", "плоскостями", "нищенскими похлебками" "популярнейших компилятивных руководств", чем если они положатся на "изложение истории в высоком стиле" господина Дюринга.
* * *
Что же, наконец, получается в результате нашего анализа дю-лгаговой "собственно созданной системы" политической экономии? Просто то, что, несмотря на все высокопарные слова и еще более высокопарные обещания, нас так же водили за нос, как в "философии". Теория стоимости, этот "пробный камень высокопробности экономических систем", свелась к тому, что господин Дюринг понимает под стоимостью пять различных и друг другу резко противоречащих вещей и, следовательно, в лучшем случае, сам не знает, чего он хочет. Возвещенные с такой помпой "естественные законы всякого хозяйства" оказались архи-известными и часто даже неправильно формулированными банальностями худшего сорта. Единственное объяснение экономических фактов, даваемое нам собственно созданной системой, сводится к тому, что они-результаты "насилия"; это такое общее место, которым филистеры всех народов от века умели отделываться от всех докучных вещей и с которым мы не становимся умнее, чем были прежде. Вместо того чтобы исследовать происхождение и действие этого насилия, господин Дюринг предлагает нам успокоиться с благодарностью при голом слове "насилие", как последней причине и окончательном объяснении всех экономических явлений. Вынужденный дать более конкретное разъяснение капиталистической эксплоатации труда, он сперва сводит ее вообще к обложению податью и к надбавке на цены, присваивая себе здесь целиком прудоновское учение о "поборе" (prelevement), а в дальнейшем пользуется для
объяснения ее марксовой теорией прибавочного труда, прибавочного продукта и прибавочной стоимости. Он умудряется счастливо примирить две диаметрально противоположные концепции, для чего ему достаточно попросту списать их обе в один присест. И подобно тому как в философии он не находил достаточно грубых слов для того самого Гегеля, идеями которого он, разжижая их, не перестает пользоваться, так в "Критической истории" самая беспардонная ругань по адресу Маркса служит лишь прикрытием того факта", что имеющаяся в "Курсе" крупица разумных мыслей о капитале и труде представляет тоже разжиженный плагиат идей Маркса. Незнание, которое позволяет себе в "Курсе" принимать за начало истории культурных народов "крупного землевладельца" и ни слова
356 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
не знает об общей земельной собственности родовых и деревенских общин, являющейся в действительности исходным пунктом всей
истории, - это в наши дни просто непонятное незнание почти бледнеет перед тем невежеством, которое в "Критической истории" немало любуется собой, как "универсальной широтой исторического кругозора", несколько ужасающих образчиков которого мы привели. Одним словом, сперва колоссальные "затраты" самовосхваления, базарного, крикливого саморекламирования, головокружи-
тельных обещаний, а затем "результат"-полный нуль.
работы
конспекты
определения
заметки на полях